Бета-самец
Шрифт:
Оставалось пережить Новый год. Топилин устроился поперек кровати, раскупорил бутылку «Наполеона» и запустил на ноутбуке купленный заблаговременно, на «хакерском» развале, сериал «Homeland». Кино было, по всему видать, хорошее, но на первой же постельной сцене Топилин выпал из сюжета и спустя какое-то время поймал себя на том, что ни аза не понимает в тамошнем хомланде: кто враг, кто наш сукин сын — и кому вручат «Пурпурное сердце».
Выключил, взялся за проверенный теннисный мяч. Но мяч первым же броском отправился в форточку в направлении Большой
Отойдя подальше от калитки, он обернулся и оглядел предлагаемую систему координат.
Раскинувшийся перед ним поселок, в честь праздника не отключенный на ночь от электричества, парадно сверкал окнами. Уже рвалось откуда-то заполошное «ура». Топилин посмотрел в направлении конюшни, где незнакомый ему боец в/ч 31278 поминал и в хвост и в гриву сивого прапора, которому приспичило в Новый год отправить конюха на дембель. Дизель рычал, но в Коляшином домике было темно.
Целина между поселком и вертолетным полем жиденько выбелена вчерашним снегом.
Фонари воинской части рассыпали мерцающие крестики по чернильному краю.
Чуть дальше военный городок отстреливался от темноты ракетницами и фейерверками.
— А… ну и звездное небо над головой. Вон как повылезло.
Докурил, пустил струю на изрытую конскими следами тропу. И двинулся обратно. Здесь — явно не лучший вариант. Предстояло отыскать-таки точку, в которой можно отсидеться.
В городок въехал запросто, той дорогой, о которой рассказывал Коляша. Между котельной и техпарком забора действительно не оказалось. Выключив на всякий случай фары — не хватало объяснений с новогодними военными, что он тут делает и кто он такой, — проехал краем огромной подмерзшей лужи, обогнул котельную и через минуту остановился в переулке, выходящем на площадь перед офицерским клубом. Встал на темной стороне, выключил двигатель.
Прокатилось над крышами «ура». Фейерверки цветасто разодрали небо. Сгорели пущенные им вдогонку огненные головастики.
Пришло сообщение от Коляши: «С наступившим!» «С наступившим, дружище, — набрал в ответ Топилин. — Как-нибудь нагряну. Бо ёк порядку».
Топилин закурил, приспустив окно.
С балкона, скрытого от него деревьями, отстрелялся последний припозднившийся фейерверк. Патрульные чокались шампанским на ступеньках клуба.
За углом, в ярком свете фонарей, перед ним распахивалась небольшая площадь. Пятиэтажки и офицерский клуб. Из подъезда, чуть не налетев на топилинский «Тигуан», выскочил военный. Без знаков различия, в одной тельняшке. С пятикилограммовым мешочком сахара в руке.
— О-о-о, сейчас чайку попьем! — приветствовали его с балкона, скрытого от Топилина деревьями.
17
Девяносто шестой встречали вместе: бывшая семья плюс Зинаида.
Саша не ожидал, что такое возможно. Отец уже укоренился в новой семье, родители общались редко и трудно. К тому же Зина… Но отец мамино предложение о совместном Новом годе принял почти без колебаний — перезвонил в тот же день и сказал, что согласен, продукты привезет заранее, с них только елка.
Так и было. Он затащил в дом груды одинаковых пакетов, из которых на застиранную скатерть высыпались закрома одного из гастрономов на Садовой. Мама вежливо интересовалась:
— Артишоки? Это вкусно? На что похоже?
Отец бойко отвечал про артишоки, объяснял про настоящее и ненастоящее шампанское, про фуа-гра.
— Вот, в треугольных банках. Это что-то!
Саша не слушал, но жадно наблюдал за посвежевшим, снова таким уверенным в себе и по-новому красивым отцом — Новый год пройдет быстро, где потом искать такого Григория Дмитриевича?
А праздника, как и следовало ожидать, не вышло. Все-таки папа и мама больше не были папой и мамой. Ничто не было прежним, и Саша не понимал — зачем притворяться. Из собравшейся за столом четверки лишь побитый жизнью Зиноид, вернувшийся в привычное состояние тихой зажатости, выглядел естественно, вполне справляясь с поставленной задачей: не драматизировать, держаться непринужденно, что было, то было, всё в прошлом и возврату не подлежит.
Весь вечер Зинаида приветливо улыбалась столовым приборам и шепотом смеялась шуткам отца. Григорий Дмитриевич сказал ей несколько фраз: поинтересовался здоровьем, похвалил прическу и попросил передать горчицу к холодцу.
«И как ему удалось натаскать эту каменную дуру на роль? — в который раз горячился Саша. — Чем, чем в ней можно было увлечься? Ну чем?»
Дабы избежать натянутых пауз: сын молчал, сославшись на то, что до сих пор не очухается от армии, бывшая жена хоть и старалась развить безобидные общие темы, быстро выдыхалась, — Григорий Дмитриевич принялся вспоминать забавные истории, приключившиеся с ним в бизнес-поездках. Анекдотов о новых русских он знал великое множество и рассказывал их с лукавым огоньком в глазах — мол, я ведь и сам без малого новый русский, кто бы мог подумать!
Отцу было радостно и удивительно от того, что можно, оказывается, так, можно, — что он так смог: начать жизнь заново, совсем другую жизнь, о которой еще вчера ничего не знал, — и вот те раз, справляется со стихиями торгового бизнеса не хуже, чем справлялся со стихиями любительского театра, да будет светла его память… Я и не такое могу, смеялись его глаза. Он, кажется, праздновал свой собственный праздник — праздник зрелого удачливого мужчины, получившего от жизни свое.
«Но если честно, — напоминал себе Саша, давясь проклятым артишоком. — Вся его новая жизнь приключилась только потому, что он женился на Валюше. На Валечке-Валюше, ядреной бизнес-вумен. Взял в руки одно налаженное дело, раскрутил другое. Чего б не смочь. И я смог бы».
К тому времени Григорий Дмитриевич закончил с турецкими шмотками и коврами и занимался поставками сахара.
Сахарный дефицит, разразившийся в девяносто первом, держался в Любореченске долго. Григорий Дмитриевич хоть и вошел в бизнес поздновато, все же успел отхватить себе место под солнцем. Сыграл ва-банк — уговорил Валюшу выдать ему всё, что было в наличности, и не прогадал. «КамАЗ» сахара уходил с восьмидесятипроцентной накруткой, обороты можно было удвоить за несколько ходок.
Кроме Саши, своего артишока никто не доел. Так и пролежали, надкушенные, в тарелках.