Бейкер-стрит, 221
Шрифт:
Прочие показания были менее бредовые, но совершенно разнились в деталях. Пятеро или шестеро рабочих, якобы видевших существо, сходились лишь в одном: оно было очень велико. Гораздо выше даже очень рослого человека.
Завершив опрос свидетелей, мы решили осмотреть улики. И были шокированы. Их не оказалось! К обеду первый снег растаял, следы исчезли, - никто их опять не зафиксировал.
– Чем была приперта дверь?
– спросил Кеннеди.
– Здоровенной кучей - извините, доктор Блэкмор - но самого банального дерьма. Похоже, у Мистера Большая Нога был многонедельный запор - и облегчился он аккурат под нашей дверью.
– Где она? Куча?
– жадно спросила я. Это было уже кое-что, способное подтвердить или опровергнуть слова Фрумкина о фальсификаторах.
– Как где?
– удивился Глэдстон.
– Скинули в выгребную яму. Не нюхать же эту пакость…
Прогулка к выгребной яме не принесла ничего, кроме ущерба обонянию. Отходы жизнедеятельности реликтового гоминида отличить от аналогичных продуктов гоминидов вполне современных было уже невозможно…
– Подождите, подождите!
– вспомнил вдруг Глэдстон.
– Кое-что ведь осталось! Пойдемте, покажу, где он безобразничал…
Мы обошли склад и увидели - его задняя стена из гофрированного алюминия была покрыта многочисленными глубокими вмятинами. Кеннеди приложил к одной из них кулак, покачал головой.
– Разве что торцом бревна, с разбегу, - предположил он.
– Нет, Кеннеди, - возразила я, - тогда тонкий алюминиевый лист не просто бы прогнулся, а кое-где бы лопнул… Били чем-то не слишком жестким…
– Обмотали бревно тряпками, - буркнул он.
… Потом мы втроем отправились в лес. Туда примерно, куда удалилось нечто. Куда, по словам Глэдстона, уходила цепочка следов. Два часа бродили между высоченными, подпирающими небо соснами. Влажный мох мягко пружинил под ногами. Нигде ни следочка - ни бигфута, ни человека… Я представила, что будет твориться здесь, за обочиной будущей дороги, - когда вдоль нее выстроятся обещанные Фрумкиным мотели и закусочные, кемпинги и заправки… Стало тоскливо.
– Интересно, - сказал Кеннеди, - почему оно бросилось именно сюда? Совсем рядом - густой ельник с не менее густым подлеском. Животное, желающее укрыться, сбить со следа, скорее направилось бы туда…
Мы с Глэдстоном молча пожали плечами. Действительно, когда от сосны до сосны полтора десятка ярдов, и никакого подлеска - запутать след трудновато.
– Может, в той стороне у него логово?
– продолжал Кеннеди свои попытки постигнуть тайны зоопсихологии. Но желания углубиться в лес по указанному направлению не выказал.
Глэдстона волновали другие проблемы:
– Скажите, у вас есть оружие?
Мы с Кеннеди синхронными движениями извлекли и убрали пистолеты.
– Не знаю только, поможет ли девятимиллиметровая пуля против паренька, что так разукрасил вам стену склада, - с сомнением сказал мой коллега.
– Сорок пятый калибр был бы надежнее…
– Да при чем тут это!
– досадливо отмахнулся Глэдстон.
– Вы заметили, какими глазами ребята поглядывали на доктора Блэкмор? Вы прилично стреляете?
Кеннеди, никогда не упускающий случая выступить на публику, снова выдернул «Зауэр» - бах! бах! бах!
– очень быстро выстрелил в ствол сосны, растущей в полутора десятках шагов. Мы подошли, посмотрели - отверстия от трех пуль слились в неровную дыру.
(Хвастун! Между прочим, если не принимать в расчет всякие громоздкие и не приличествующие женщине вещи: автоматические винтовки с подствольниками, минометы и зенитно-ракетные комплексы, - то стреляю я не хуже Кеннеди. Но по пустякам это не демонстрирую. Не люблю потом чистить оружие.)
– Подходяще, - скупо похвалил Глэдстон.
– Мой совет: как-нибудь ненавязчиво продемонстрируйте эту игрушку и умение владеть ею ребятам.
… Смеркалось, когда мы покинули лес. И - с неба вновь посыпался снег. Зима здесь наступала рано… Удачно - если кто-то ночью наведается к лагерю, то у нас будет что-то посущественней показаний, выуженных из мозгов, отравленных алкоголем и холестерином.
В «Улыбке Моники» меж тем назревали события. За двадцать минут до нашего возвращения приехал Скрудж. И готовился к разговору с рабочими.
Герольдом от «бузящего» пролетариата выступил Глэдстон.
– Мистер Панасенко сейчас будет здесь. И изложит все претензии, - сообщил он Скруджу.
– Если позволите, я в разговоре участвовать не буду.
Понятно… Нормировщик - хоть небольшое, но все-таки начальство. И не хотел в назревающем конфликте оказаться в положении летучей мыши - которую не считают за сородича ни птицы, ни звери… Разумная позиция.
Скрудж, приехавший в лагерь в одиночестве, вздохнул:
– Ступай. Фрумкин переведет.
– И добавил, обращаясь к нам с Кеннеди: - Сейчас увидите. Кошмарный тип. Начальник лагеря. Сами выбрали. Другого не назначить. Слушаться не будут.
Мистер Панасенко вошел в дверь боком - дверной проем даже на вид был уже его широченных плеч. Было ему лет сорок пять - темно-русая шевелюра редела на затылке, но этот недостаток вполне возмещала буйная растительность, покрывающая нижнюю часть лица. В синеющем татуировками кулаке начальник лагеря стискивал здоровенный лом. И небрежно так им помахивал - как лондонский денди своей тросточкой.
– Не надо. Все под контролем, - быстро сказал Скрудж, видя как Кеннеди словно невзначай передвинул руку к подплечной кобуре. Судя же по взглядам, которые бросал Фрумкин на мистера Панасенко, долгоносик был бы только рад, если бы мой коллега поупражнялся на этом человеке-горе в стрельбе по движущимся мишеням.
Мистер Панасенко не стал зря тратить время. Буквально с порога он проревел свои претензии.
И я поняла, что этот человек стал бы сущей находкой для организаторов предвыборных митингов, - если бы владел английским. С такой иерихонской трубой вместо глотки можно в пять минут разогреть любую толпу без мегафонов и усилителей.