Бейкер-стрит, 221
Шрифт:
Так вот ты какой, древний абориген Антарктиды!
Честно говоря, не красавец.
Черты лица сквозь слой льда различались плохо, но фигура позволяла сделать однозначный вывод. Ножки тоненькие, кривоватые и короткие; плечи узенькие; грудная клетка впалая; мускулатура слаборазвитая. Рост, насколько я могла судить, едва превышал пять футов. Заморыш какой-то…
Монлезье-Бланша, наоборот, преисполняла гордость, словно он демонстрировал нам самолично изваянную Венеру Милосскую.
– Бесподобно, не правда ли, мадемуазель Элис?
– вопрошал он, обходя криокамеру, где при температуре минус двенадцать градусов [24] хранилась глыба льда со своим содержимым.
– Бесподобно! Радиоуглеродный анализ позволил установить возраст льда - и это приблизительно семьдесят две тысячи лет! Семьдесят две! А наш Анти словно вчера замерз!
Кеннеди, не обращая внимания на восторг профессора, внимательно разглядывал сквозь стекло и лед находку - наверняка искал свидетельства тому, что гуманоид внеземного происхождения. Но не находил. По крайней мере внешне Анти выглядел типичным мужчиной рода Хомо Сапиенс - не слишком авантажным, но встречаются и хуже.
24
По шкале Фаренгейта. Примерно минус 25 по Цельсию.
Впрочем, более детальные исследования могли принести-таки сюрпризы. Мало ли кто как выглядит. Не всегда содержание соответствует форме.
– Вы уже сделали рентгенографию?
– поинтересовалась я.
Вместо ответа профессор протянул мне папку со снимками. Я стала рассматривать, Кеннеди присоединился. Увы, и здесь его не ждали сенсационные находки. Скелет как скелет, позвоночник как позвоночник, конечности как конечности…
Череп был человеческий…
– Человек, - констатировала я.
– Ни синантроп, ни яванопитек, ни австралопитек… Даже не питекантроп. Натуральный Хомо Сапиенс.
– Может, у него органы с какими-либо нестандартными девиациями?
– со слабой надеждой спросил Кеннеди.
Он выглядел разочарованным. Загадки оставались, и многочисленные. Откуда семьдесят тысяч лет назад тут появился этот кривоногий тип? Случайный ли он пришелец из более теплых и населенных мест? Или действительно в Антарктиде некогда имела место цивилизация ему подобных?
Словом, загадок хватало. Но вот их масштаб для Кеннеди был мелковат. Не хватало галактического размаха. Состав преступления тоже отсутствовал - ни осмотр сквозь лед и стекло, ни рентгенография следов насильственной смерти не выявили. Хотя, конечно, еще возможны всякие сюрпризы, - но дело по убийству семьсотвековой давности расследовать не имеет смысла даже из любви к искусству…
– УЗИ внутренних органов вы делали?
– поинтересовался Кеннеди.
Монлезье-Бланш посмотрел на него долгим презрительным взглядом - как профессор математики на студента-двоечника, обвинившего его, профессора, в нетвердом знании таблицы умножения. Процедил:
– Ми-и-и-истер Кеннеди… В ваши годы не мешало бы знать, что ультразвуковое зондирование смерзшихся до каменного состояния органов бесполезно. Ультразвук, знаете ли, в мягких и в твердых тканях распространяется несколько по-разному.
Терпеть подобные поучения Кеннеди способен лишь от одного человека. От меня. Он развернулся и вышел. И не появлялся в лаборатории очень долго. До тех пор, пока… Впрочем, не буду забегать вперед.
Я тоже в лаборатории не задержалась. Лишь спросила, когда Бланш планирует начать более плотное изучение тела. Выяснилось, что завтра. По-моему, он явно спешил. Торопился обнаружить что-нибудь уникальное до прибытия светил науки, которые наверняка попытаются оттереть в сторону первооткрывателя расы антарктов…
Впрочем, самонадеянным дилетантом, способным загубить уникальный образец, Монлезье не казался. Как я уже упоминала, он защитил диссертацию по сравнительной биологи и вполне владел современными методами исследований. Но честолюбив был без меры…
К концу первого дня пребывания в Антарктиде солнце начало меня раздражать. Дело шло к вечеру, и станция вместе с ее окрестностями (вовсе не столь живописными, как расписывал мне Монлезье-Бланш) была осмотрена вдоль и поперек, но пылающее чуть ли не в зените светило закатываться не собиралось.
Я была к этому готова, вполне понимая астрономические и географические причины бесконечного дня, но… Но на практике всё оказалось иначе. Кстати, теоретические познания только усугубляли неприязнь к застрявшему в небесах светилу. Я знала, что над Южным полюсом и прилегающими землями озоновый слой наиболее тонок - и, соответственно, солнечный ультрафиолет наиболее губителен. Если не принимать сугубых мер предосторожности, легко и просто можно заработать рак кожи. Это уж не говоря о сводящем с ума сверкании льда. Я мечтала об облаках, тучах, снегопаде… Увы - безуспешно.
Наступил вечер (хотя без часов это никак не определялось). В кают-компании состоялся торжественный ужин, посвященный нашему прибытию. На станции, между прочим, царил сухой закон - но исполнялся примерно так же, как в Америке двадцатых годов. Благо без такой не застывающей на морозе жидкости, как этиловый спирт, в Антарктике не обойтись…
К великому моему удивлению, единственным непьющим обитателем «Эндерби» (если не считать собаки) оказался русский - связист и инженер-компьютерщик Егор Проньин (все почему-то называли его Айгором). Горбоносый швед Юханссон поведал мне на ушко: оказывается, из массы желающих на станцию отбирали лишь некурящих и непьющих. Многие кандидаты, разузнав окольными путями про этот критерий, в своих анкетах, мягко говоря, слукавили. Однако если западным гражданам отборочная комиссия поверила на слово, то за русскими соискателями установили негласное наблюдение при помощи специально нанятых детективов. Но Айгор с блеском выдержал испытание. И теперь, среди прочих обязанностей, он являлся заодно хранителем запасов пресловутой незамерзающей жидкости.
Зато с курением оказалось действительно строго. В помещениях закурить было попросту невозможно - сигнализация поднимала заполошную тревогу после первой же затяжки. Дело в том, что нет ничего опаснее пожара в автономном замкнутом пространстве - будь то космический корабль или подводная лодка, воздушный лайнер или затерянная во льдах станция. Кеннеди, кстати, на «Эндерби» почти перестал курить - длительный процесс одевания и выхода на воздух его не вдохновлял. Даже сигареты отдал мне, подальше от соблазна…