Бейкер-стрит на Петроградской
Шрифт:
Людмила Ивашко и Светлана Богачева стали докторами наук — филологических и математических соответственно. Но какое бы профессиональное поприще ни выбрал каждый из нас, все мы как один человек стали профессиональными читателями. И это была абсолютная педагогическая победа Глеба Сергеевича Семенова.
Можно ли научить поэзии? Пусть читателя не вводит в заблуждение внушительный список студийцев, учеников, выпускников Глеба Семенова. Они родились поэтами, а он лишь вовремя встретился на их пути и помог им в труднейшей науке самовоплощения. Глеб Сергеевич не учил нас писать стихи, а учил читать их. Он учил понимать, чувствовать не только других, но и самих себя —
21 апреля — день его памяти...
...Друг милый. Луг нежный. Лес тёмный. Звон дальний. Свет чудный. Мир Божий...ЮНОСТЬ КИНОЗРИТЕЛЯ
Кинотеатры моего детства.
– «Золотой ключик» заканчивается в 1939-м.
– Американский Сталин на нашего не похож.
– Папа строит танки в Сормове.
– Марика Рёкк в пижаме с балкона видна лучше.
– In der Nacht ist der Mensch nicht gern aleine...
– Мой выбор огорчает родителей.
«С трёх лет я мечтал снимать кино!»
Это не мои слова. Так говорят в своих интервью многие мои нынешние коллеги.
Я не мечтал снимать кино. Я был обыкновенным мальчиком, который просто любил смотреть фильмы. Любил не больше и не меньше, чем прочие советские мальчишки.
Для меня кино не было «кинематографом», а было — «киношкой». Относился к нему потребительски, ждал от него исключительно развлечений.
И все же, вспоминая свое детство, я слышу мелодии...
Далёко, далёко за морем Стоит золотая стена...Звуки этого вальса-бостона возвещали нам, колпинским мальчишкам, о том, что очередной сеанс «Золотого ключика» заканчивается. Это было до войны — тысяча девятьсот тридцать девятый год, мне восемь лет... Близко от дома, на другой стороне канала был деревянный кинотеатр, откуда и доносилась музыка. В войну он, конечно, сгорел...
Бей, барабан, походную тревогу! Время не ждёт! Товарищи, в дорогу!..Во время войны смотрел советские комедии. Помню смешное в этих фильмах, помню героическое — атаки, апофеозы, страстный голос Николая Симонова в «Петре Первом». И снова песни, песни... Они позволили сохранить в памяти частицы киновпечатлений.
Жил на свете капитан, Он объездил много стран... —и перед глазами Николай Черкасов в роли Паганеля.
Много песен о Волге пропето, Но ещё не сложили такой... —это уже классика!
Или вот:
Вар-вар-вар-вары! Шагай вперед, малыш...Что это?.. «Три мушкетёра», американская комедия 1939 года с братьями Риц — смешная, дурацкая. Но ведь тогда «смешная, дурацкая» — это были наилучшие характеристики. Во время войны шло много кинокомедий — считалось, что они отвлекают людей от тягот повседневного невыносимого быта. Вероятно, так оно и было.
Мы с мальчишками с нашего «двухсотого» завода ходили через небезопасный трущобный район Челябы «Порт-артур» в центр города, в кинотеатр «Спартак». Смотрели все подряд — боевые киносборники, «Радугу» Марка Донского, английские фильмы «Джорж из Динки-джаза» и «Багдадский вор» с Конрадом Вейдтом, американскую «Северную звезду» Льюиса Майлстоуна (Льва Мильштейна из Кишинева) по сценарию Лилиан Хеллман с Эриком фон Штрогеймом в роли немецкого оккупанта советского колхоза, «Миссию в Москву», в которой с замиранием сердца рассматривали Рузвельта, Черчилля, а также Сталина, Молотова в исполнении американских актеров.
— Не похожи... — шептали мы друг другу.
В кинотеатрах залы всегда были полны — дети, калеки, женщины.
Этим и заполнено было мое отрочество в Челябе — кино, собрание сочинений Диккенса да еще толстая пачка замусоленных почтовых открыток, которыми мы обменивались, с репродукциями картин русских художников. Я их срисовывал и раскрашивал — «Аленушка», «Три богатыря», «Утро в сосновом лесу»...
Потом Сормово, житье в двухэтажном деревянном доме бабушки Надежды Осиповны. Здесь я разглядывал марки в альбоме, доставшемся мне от дедушки Василия Павловича, бесконечно перелистывал иллюстрации Гюстава Доре в дедушкиных книгах — Библия, «Дон Кихот», «Гаргантюа и Пантагрюэль».
Отец строил танки теперь на Сормовском заводе. Эти машины — новенькие, свежепокрашенные, с пилами и топорами, принайтованными к бортам, с танкистами в белых новых полушубках — днем и ночью ползли из ворот завода мимо нашего дома и школы напротив, где в то время был госпиталь. Они то проваливались в глубокие ямы разбитой ими улицы, то выползали оттуда пушками вверх. Но спали мы спокойно в этом грохоте — привыкли.
Ярким событием тех лет было возвращение из немецкого плена отца моих двоюродных сестер Лены и Ларисы — Виктора Ивановича Третьякова. От него остро пахло чем-то незнакомым, каким-то чужим туалетным мылом (потом понял, что это была всего лишь лаванда). В Нюрнберге, в лагере он был в Сопротивлении, доказал это, был прощен и вернулся на автозавод имени Молотова, где и раньше работал инженером.
После войны появлялось все больше трофейных фильмов: «Путешествие Марко Поло», «Знак Зорро», «Тарзан» и, наконец, «Девушка моей мечты»!
Мой друг по литературной студии Дворца пионеров Феликс Нафтульев имел фотоаппарат «ФЭД». Многократно пересматривая этот фильм, он снял с экрана все важнейшие эпизоды. У меня до сих пор хранится в старом фотоальбоме кадр с Марикой Рекк в пижаме, сделанный Феликсом.
Любимый фильм бесноватого фюрера торжественно в течение многих месяцев не сходил с экрана кинотеатра «Титан», что на углу Литейного и Невского. В качестве дополнительного аттракциона там предлагался не попкорн, а беготня крыс по длинному проходу между креслами.
Однажды Феликс сказал:
— Нужно искать зал с балконом!
— Зачем?
— Она купается в бочке...
— ?
— Сверху, наверное, снять ее интереснее.
Значительно продвинулся наш немецкий язык, который до этого с отвращением (язык врага) мы изучали в школе. Теперь мы распевали с ужасающим акцентом:
In der Nacht ist der Mensch nicht gern aleine...Что в переводе означало: «По ночам мужчина не хочет быть одинок...»
Вот таково было благотворное влияние киноискусства на наши неокрепшие души.