Бейкер-стрит на Петроградской
Шрифт:
Михалков всегда работает «командой». А я не человек команды. Для меня невыносимо сидеть в приемной по полтора часа, чтобы быть принятым «командиром», а потом увидеть, что от него вышел егерь. Со мной нельзя разговаривать как с «Савельичем».
Читая последнюю книгу его старшего брата, я вдруг понял: несмотря на то что один из них — космополит, а другой — российский почвенник, все мы для этих ребят «савельичи».
...2001 год. Совещание в узком кругу: председатель Союза, первый секретарь (это я), пара юристов и бледный, невзрачный человек неопределенного возраста.
— Вот, — говорит председатель, —
— А первый секретарь чем будет управлять? — недоумеваю я.
— Старик, теперь ты как за каменной стеной.
— Два медведя в одной берлоге? — вяло сопротивляюсь я.
— Леша — классный специалист!
Я вздохнул с облегчением.
Он действительно оказался «классным специалистом» в той области, от которой я был очень далек: банкротства, приватизации, аренды, арбитражные суды, визы, расписки и векселя.
Не буду рассказывать в деталях, как я уходил на этот раз из Союза...
В окно, конечно...
СУП ИЗ ТОПОРА
Плотницкие рассказы.
– Избушка старенькой попадьи.
– «Шифер», «пинотекс», «рубероид» и другие иностранные слова.
– Моя чистокровность под сомнением.
– У меня руки растут из одного места, а у сына из другого.
В трудную, критическую минуту я, как говорится, берусь за топор.
Знакомство с топором у меня состоялось в 1949 году на студенческой стройке под Лодейным Полем. Мы тесали ряжи для малой колхозной электростанции, которую строили в Медведкове.
И всю дальнейшую жизнь — и в газете, и на телевидении, и в кино — истинное вдохновение посещало меня, только когда я принимался плотничать. Это единственное занятие, от которого я не устаю. Валюсь с ног, а работу останавливаю только с наступлением темноты.
Могу полночи не спать, обдумывая варианты деревянных конструкций бани, мансарды или уборной, колодезной будки или беседки. Мое увлечение сценографией связано не с умением рисовать, а с каким-то внутренним архитектурным, строительным чутьем, с даром, который я погубил, не пойдя в Академию художеств.
Могу часами бродить по строительным рынкам (благо теперь на них изобилие материалов, инвентаря, инструментов, красок и т. п.), смотреть на работу строителей, декораторов, рабочих-постановщиков в кинопавильонах. Художникам, с которыми я работаю на своих фильмах, и легко, и трудно. Легко — потому что подбрасываю идеи, трудно — потому что лезу, мешаю.
Испытывают ли Георгий Данелия, Александр Митта и Владимир Хотиненко такие же чувства? Они ведь пришли в кинематограф из архитектуры.
В 1981 году на Валдае за полторы тысячи рублей была приобретена мной у старенькой попадьи Юлии Михайловны Жемчужиной небольшая избушка в деревне Юрьеве на руинах усадьбы генерала Ланского и вблизи руин красивейшей в прошлом Георгиевской церкви архитектора Львова конца XVIII — начала XIX века. Те времена помнит разве что двухсотлетняя неохватная лиственница, стоящая посреди нашего двора.
Между Москвой и Ленинградом и точно посередке между Боровичами и Окуловкой стоит эта деревенька, которую населяют теперь, кроме десятка местных стариков, дачники — в основном художники (пейзажист и портретист Владимир Табанин, ювелир и график Николай Клочков, монументалист и живописец Владимир Янтарев и другие) и литераторы (поэтесса и сценаристка Альбина Шульгина, журналист и фотограф Владимир Никитин, драматург и сценарист Вадим Михайлов).
Ехать туда на машине пять часов. На выходные не выбраться, только в отпуск или на период грибной кампании. Поэтому, когда вскоре «Ленфильм» выделил мне шесть соток в студийном садоводстве в 37 км от города, передо мной открылась широкая перспектива применить мои несостоявшиеся архитектурные инстинкты гнездования на деле, собственными руками.
Шифер, пинотекс, ондулин, плинтус, рубероид — иностранные слова. А вот и русские: вагонка, сороковка и пятидесятка, обрезная доска, буравы, дрели, гайковерты, молотки, гвозди, саморезы, гайки, шайбы, ножовки шведские, пилы лучковые, косы и секаторы, лопаты и тяпки, топоры и колуны, стамески и долота, грабли и лейки, наконец, бензопилы и электрорубанки...
Все это сопровождает меня всю взрослую, сознательную жизнь.
Садовые участки, деревенские наделы — неотъемлемая часть моей пестрой биографии, потомка государственных (не крепостных) крестьян Российской империи, внука сельского кузнеца — Павла Николаевича Федотова-Масленникова и Михаила Ивановича Шмелева — капитана Волжского пароходства, служившего у купцов Бугровых.
Наш корень — деревня Верхополье рядом со скорбной «владимиркой», в 7 километрах от Оки, в 60 километрах от Мурома и в 90 километрах от Нижнего Новгорода, где я и родился в доме для «холостых» инженеров Сормовского судостроительного и паровозостроительного завода. Инженером по капитальному строительству там работал мой отец — Федор Павлович.
Мой дед по материнской линии — Василий Павлович Ильин, мастер паровозного цеха этого же завода.
В Сормове же я был и крещён.
Поскреби каждого русского — обязательно окажется татарин. Эта шутка ошибается — он обязательно окажется каким-нибудь финноугром.
Моя российская чистокровность под сомнением.
Бабушка по материнской линии — Надежда Осиповна — была дочерью мелкопоместного донского дворянина и казачьего офицера Осипа Торопенко, рано погибшего в кавказских стычках, красивого, стройного, южных кровей. Именно от него через нашу бабушку мы все поимели большие, длинные носы.
Мои старшие дети — сын и дочь — полуэстонцы.
Внучка от сына Маша — в ее жилах еще большее разнообразие кровей. Она живет в Америке, вышла замуж за норвежца, стала миссис Мария Лунд. А недавно родила нам правнучку мисс Карин Лунд.
Круг замкнулся — мы снова породнились со скандинавами!
Помню, известный режиссер, которого я много лет назад пригласил на телевидение и с которым мы сделали несколько спектаклей, в том числе в ленинградской оперетте, где теперь он худрук, Александр Аркадьевич Белинский при виде телевизионного публициста Николая Сванидзе сказал: «Недостаточно еврей...»
А известный телережиссер Игорь Беляев в своей книге «Гибрид» признается, что он «не совсем еврей»...
А кто такие русские? Наш великий историк Василий Осипович Ключевский писал, что мы наполовину финны.