Бейкер-стрит на Петроградской
Шрифт:
В конце 1993 года генеральный директор телестудии «Петербург — 5 канал» Белла Куркова, узнав, что я закончил работу для французского канала «La Sept», предложила мне вести авторскую программу.
— О чем? — спросил я.
После того, как в этом году прогремел конституционный переворот, Белый дом стоял опаленным, всех пугала денежная реформа, а на телеэкранах — «600 секунд» Невзорова, мистификации Кашпировского, передача «Новый политический год» четы Максимовых, провозгласивших победу Жириновскому, — именно в это время Куркова предлагает
— О чем? — снова спросил я.
— Вернуть людям здравый рассудок, — отвечает Белла.
Так появился «Консерватор» — получасовая передача на Пятом канале, и просуществовала она три года.
С Беллой и ее замом Виктором Правдюком мы договорились о тематике и жанре. Пусть это будут «поучительные разговоры со знаменитыми приличными людьми».
— Кого звать? Знаменитых много, приличных гораздо меньше...
— Это дело ваших пристрастий, — сказал Правдюк.
Список приличных людей открывал мой товарищ по юности, поэт и переводчик бородатый и узколицый Володя Британишский. Говорили о положении поэзии в новом времени.
В галерее «Борей» на Литейном я беседовал с Аркадием Драгомощенко и Аллой Митрофановой — известными нонконформистами о судьбах книги в компьютерную эпоху.
Не обошлось и без моего друга писателя Валерия Попова. С оператором Сергеем Ландо мы ввалились в его квартиру на Невском и не ушли, пока не выпили с хозяином до дна солидную бутылку виски, рассуждая об этом великом напитке и о книжном рынке, который в Петербурге называли «Крупой», так как располагалось это необъятное торжище в бывшем Доме культуры имени Крупской (жены Ленина).
Были беседы и с Аллой Демидовой в московском клубе «Манхэттен». И с Виктором Ерофеевым. Фильм по его повести «Жизнь с идиотом» только что снял Александр Рогожкин в нашей студии «Троицкий мост».
Были в «Консерваторе» и Люба Аркус со своим журналом «Сеанс», и ее мастер по ВГИКу Армен Медведев — глава тогдашнего Кинокомитета, был Владимир Дашкевич за роялем. Были Олег Янковский, Григорий Горин, Владимир Хотиненко, бывший директор ленинградского телевидения Борис Фирсов, были парижане Елена Сафонова с Ги Селигманом, был мой друг энциклопедист, знаменитый антиквар и коллекционер Соломон Шустер, были даже Марк Рудинштейн и загадочный бурят Олег Кильчичаков, открывший в Петербурге школу гувернеров, сиделок и домашних учителей...
Вот уж воистину — консерватизм!
На тогдашнем телевидении (как, впрочем, и теперь) не хватало спокойного разговора без монтажных фокусов и ряби в глазах для «среднего класса», для интеллигенции, для врачей, инженеров, учителей без тупой тоски и ностальгии по «безвозвратно утерянному».
Побывал в «Консерваторе» и Алексей Герман — умница и златоуст. Своим взъерошенным видом, хитрым взглядом и тучностью он напоминает мне великого нашего баснописца Ивана Андреевича Крылова.
— Меня зовут на маскарад, — говорил Крылов. — Что мне надеть, чтобы не узнали?
— А вы причешитесь да застегнитесь на все пуговицы. Вас и не узнают...
Рекорд «долголетия» по производству одного фильма, однако, принадлежит не Герману — пусть он не волнуется. Юрий Норштейн делает свою «Шинель» уже более двадцати лет.
Самым же удивительным персонажем за три года существования «Консерватора» был Вильям Васильевич Похлебкин.
Для встречи с ним мы снарядили специальную автомобильную экспедицию из Ленинграда в Подольск, где он проживал.
Застать его надо было врасплох, так как просто он в руки журналистам не давался, по телефону или посылал подальше, или вообще не отвечал, молчал в трубку.
В первый визит к нему нам удалось всучить Вильяму Васильевичу в прихожей кассету с несколькими «Консерваторами».
Он обещал посмотреть.
И уже во второй визит Похлебкин был «наш».
Его двухкомнатная квартира в подольской пятиэтажке являла собой странное зрелище. Во-первых, книги — бесконечные стеллажи с тысячами книг; во-вторых, пыльный бюст Вольтера (Гудон), на которого хозяин был очень похож и возрастом, и колючими глазами. Отличие было только в длинной бороде без усов (типа шкиперской). Беспорядок в квартире был образцовый.
Он оказался болтливым и упрямым стариком. Хотел говорить с нами о себе только как об историке-скандинависте, каковым он и являлся на самом деле, будучи выпускником МГИМО.
Но мы-то пришли к нему по другому поводу.
Вся страна зачитывалась его книжками по кулинарии, по истории водки, хлеба, по секретам консервации овощей, фруктов, грибов и ягод. Это было всенародное увлекательное чтение, компенсировавшее острый дефицит продуктов и выпивки.
Фамилия Похлебкин была похожа на псевдоним, но она была подлинная и подтверждала его право на такие возвышенные сочинения.
В реальности же, однако, мы увидели кухню, полную грязной посуды, газовую плиту со сломанной дверцей духовки и толстым слоем жира на горелках.
Кургузый вельветовый пиджачок, лаковые туфли на высоком каблуке. Не человек, а большой сюрприз!
Он угостил нас водкой (по 20 грамм на каждую персону), заедали мы ее шпротами и хлебом. Пили чай с вареньями — зеленая слива и айва.
Говорить о продовольственной ситуации в стране ему не хотелось. Он уводил нас все время в историю, рассказывая о средневековых пирах и древних рецептах. Видя его кухню и слушая эти речи, невольно возникала мысль о том, что все его творчество — это компенсация голодного детства, недоедания, дефицитов, через которые он прошел за долгую жизнь, о чем я и сказал в передаче.
«Консерватор» с Похлебкиным побил все рейтинговые рекорды. Даже жена мэра Петербурга А. Собчака госпожа Л. Нарусова специально разыскала меня и поблагодарила.
Через несколько лет В. В. Похлебкин был убит у себя в квартире в Подольске. Эпоха шествовала по стране.
Длинный список персон, побывавших на «Консерваторе», я хочу закончить моим другом, выдающимся арабистом, историком, этнографом, археологом, писателем и знатоком Корана Петей Грязневичем.
Уроженец далекого Сургута, потомок ссыльных поляков, спавший в детстве на пружинной кровати ссыльного Лейба Бронштейна — Льва Троцкого, Петя — человек-легенда, добряк и умница, страстный исследователь Йемена.