Без фильтров. Истории, которые делают нас живыми
Шрифт:
Все достаточно просто. Вот, например, в мои четырнадцать из средств связи у меня имелась раскладная «Моторола» розового цвета, а в ней «телефонная книжка», куда я заботливо вписывала любого человека, с которым была знакома даже косвенно. В ней отыскались бы и «дядя Ваня, мамина работа, токарь», и «Валентина Петровна, медсестра, школа», короче, куча «нужных» людей, у которых все равно нельзя было спросить о том, что действительно меня волновало.
Сейчас мы независимо от возраста можем зайти в Инстаграм или в любую другую социальную сеть и узнать, как выщипывать брови и какой сегодня день по лунному календарю,
Во времена моего детства из случайного я могла найти разве что шприц в подъезде, а он не сильно помог бы мне в решении задач подросткового периода.
Из забавного пончика я превратилась в девочку, которая, возможно, станет красивой, когда вырастет. Но не сейчас. Встречаются же такие дети, и вы наверняка их видели, на которых мы смотрим и думаем: «Просто надо подождать лет пять. Просто подождать». Я тоже была таким ребенком. И если вам кажется, что я слишком много пишу о внешности, то… вам не кажется.
Ребенок в таком возрасте не помнит медали и грамоты с конкурсов, каждую «пятерку» или как учитель по русскому языку назвал его «самым талантливым». Зато хорошо помнит другое. Я, например, – усики над губой, густые сросшиеся брови, огромные глаза и маленький рот. Почему? Потому что в классе мне ежедневно о них напоминали.
Дети – самые честные создания. Но еще и самые жестокие. Им пока не объясняли про уважение и чужие границы, про толерантность и прочее «бла-бла-бла». Они не торопятся встать на твое место и делят мир на черное и белое. Но каким бы ты ни был и как бы к тебе ни относились окружающие, ты в любом случае способен чувствовать и обязательно влюбишься. Именно это произошло со мной той зимой перед Днем святого Валентина.
Люди, записанные в контактах моего телефона, не могли подсказать, как влюбить в себя самого красивого мальчика в школе, и даже как убрать усики над губой. Откровенно говоря, никто бы мне не помог, потому что говорить о подобном я тоже не хотела. Я не психолог, но я считаю, этот момент детства очень важным, когда ты впервые влюбляешься и думаешь, что же делать с таким странным ощущением.
Выбор оказался невелик. Я не пила «Ягуар», не гуляла по вечерам и не одевалась как «модные девчонки». Откровенно говоря, я была самым обычным ботаном, который даже не всегда получал «пятерки», а просто так выглядел.
Спустя много лет, пообщавшись с одноклассниками, я выяснила, что они воспринимали происходящее совсем по-другому. Но мы ведь всегда легко забываем плохое, верно? Память делает нас «хорошими людьми», и я никого не осуждаю за это.
За неделю до четырнадцатого февраля на первом этаже поставили коробку. «Прием писем любви» – гласила надпись на ней, а рядом красовалась уродская наклейка с сердечком.
Важный день, он каждый год становился событием. Старшеклассники заходили в класс и сообщали: «Петрова – пять писем, Мурзов – три письма», и так далее. Кто получал больше всего писем, тот пользовался авторитетом и почетом, а значит, на весь год становился «королем» или «королевой». Жалоб на то, что я ни разу не заслужила такого титула, вы от меня не услышите. Я, конечно, могла накупить «валентинок», написать на них свое имя и послать себе, но прекрасно понимала, что все сразу догадаются. А если я не могу выиграть честно – «се ля ви», ничего не поделаешь.
Я не знала, отправлять мне свою открытку ему или нет. С одной стороны, это был праздник любви, а с другой, у меня хватало ума, чтобы не питать иллюзий по поводу его отношения ко мне.
Я провела в сомнениях всю неделю до дня Х и очень переживала, правильно ли я в итоге поступила.
С утра началась ужасная метель, но как настоящая женщина, я проснулась в день любви с ощущением маленького праздника. Получив с утра цветы от отца и поцелуй от мамы, я распустила заплетенные на ночь косички. Мама достала новое платье. Черное, по фигуре, с темными колготками оно смотрелось так, будто я как минимум иду на свидание с принцем мечты. Мне даже разрешили накрасить губы помадой. Одним словом, я была чудо как хороша. Даже метель, казалось, немного успокоилась от одного моего вида.
Первые несколько уроков мы вели себя как шпионы, каждый раз затихали, слыша смех старшеклассников, идущих по этажу. «Вдруг, сейчас зайдут к нам! Вдруг!»
Чем ближе раздавались шаги, тем сильнее замирало мое сердце. «Правильно или нет? Правильно или…» Одним словом, когда на четвертом уроке к нам зашли с заветной коробкой, я уже устала переживать и почти не слушала, какие называют фамилии. «Хохлов – два, Манурян – четыре, Иванова – восемь».
Моя фамилия так и не прозвучала. Я незаметно доставала из портфеля салфетку, чтобы стереть остатки помады с губ, и тут услышала: «Кальницкая».
Знаете, подобного еще не случалось, чтобы за моей громко произнесенной фамилией следовало что-то хорошее. Особенно если ее насмешливо выговорил Андрей, в которого я и была влюблена.
Я молча подняла глаза, сжимая в руках салфетку с пятнами полустертой помады. А он стоял посреди кабинета и держал в руках листок.
«Я прочитал твое письмо, – продолжил он, и было заметно, что его просто распирает от смеха. – Так вот, запомни здесь и сейчас. Никогда, никогда в жизни я не влюблюсь в тебя, потому что ты – СТРАШНАЯ!»
Я не вскочила со стула, не выбежала из кабинета и ничего не сказала. Я просто молча сидела с этой дурацкой салфеткой в руке до тех пор, пока все не вышли из класса на перемену.
Я слышала хохот со всех сторон, хохот двадцати детей, которые смотрели на меня в этот момент. Видела лицо учительницы, которая пыталась что-то сказать. Память стирает плохие моменты? Вы уверены?
Когда все вышли из кабинета, учительница сказала: «Следующий урок тут будет пусто. Если хочешь, останься».
Я криво улыбнулась, дождалась звонка с перемены и ушла.
На улице по-прежнему мела метель, а на мне было все то же потрясающее платье.
Пока я не закончила школу, мне пришлось видеть Андрея до девятого класса. А спустя семь лет на встрече выпускников я узнала, что ту самую «валентинку», которую он зачитал, написала девочка Оля, потому что хотела посмеяться. Ведь тогда, мучаясь выбором, я все-таки испугалась и ничего ему не послала.
И позже тот самый уже не мальчик Андрей, немного подвыпивший, подошел ко мне и сказал: «Ты так изменилась. Стала такой красивой. Мы же были детьми, понимаешь? Кто старое помянет, и все такое. Ты же филолог, сама знаешь, да?» Я ответила ему: «Да, да», – и вышла на улицу.