Шрифт:
– …Не пристало так судить о Боге, пусть и по молодости. Нам не дано познать предвечного Творца. Он существует вне нас. Даже материализм признаёт, что мир существует вне нашего сознания. А Бог и подавно.
– Простите, владыка, но лучше называть вещи своими именами. Вне нашего сознания Бога нет.
Чингиз Торекулович Айтматов, «Плаха»
Старость
Гарри проснулся с утра
– Опять разболелись? – повернулась к Гарри Джиллиан, почувствовав, что её муж не спит.
– Да, – ответил он.
– Сильно болит? Может принести таблетку?
– Нет, не беспокойся, пройдёт.
– Точно?
– Да, пойду только воды выпью. Спи, милая.
Джиллиан провела рукой по плечу мужа и закрыла глаза. Минуту спустя она вновь сопела как ребёнок. С возрастом лёгкость сна не покинула её.
Гарри не любил таблетки с детства. Это, как и многие другие привычки, передалось ему от родителей – они с недоверием относились к разным порошкам и микстурам. Да и сам он, не смотря на тяжёлое послевоенное время, когда зимой квартира не отапливалась, порой, неделями никогда не простужался. Здоровье его всегда было крепким, он научился доверять ему. И надо же такому случиться – артроз. Оставалось радоваться, что не пальцев рук, а то работать бы не смог.
Часы на прикроватном столике показывали четыре утра.
Аккуратно, будто ушибленных детей, Гарри поставил ноги на пол, сел на край кровати. Не выспаться он не боялся: чем старее организм, тем меньше требовалось ему времени на сон. Гарри был стар, чувствовал старость, но держался и не планировал сдавать в ближайшее время.
На улице проехал автомобиль, высветив фарами потолок. Гарри так и не встал за водой, потирая колени, он незаметно задремал. Мозг обрезал высокие частоты боли, сделал её просто ноющей, позволив организму ещё отдохнуть перед звоном будильника.
Гарри вышел из дому в половину седьмого, завёл свой старенький Ровер СД1 одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года и поехал на работу.
Уже целых сорок лет он работал на экскаваторе. Начал, когда ему стукнуло двадцать шесть, успев к тому времени помотаться по всей Англии в поисках стоящей работы, да так и прирос к креслу этой машины. Молодые, приходя на заработки, удивлялись, когда узнавали об этом, но для Гарри не было ничего удивительного. Он был предан работе и считал, что нужно овладевать делом, доставшимся ему по желанию Бога, в совершенстве, а не скакать, как кролик с одного места на другое, ища «полегче и пожирнее».
Он знал, что сегодня предстоит снести какое-то старое здание. Чем-то оно видимо мешалось. Не совсем типичная работа, но за свою жизнь Гарри вытворял самые разные вещи экскаватором. Даже спасал целые города от наводнения, насыпая дамбы.
Управиться нужно было за шесть дней.
***
– А, Гарри, привет!
– Привет, Уилл, – поздоровался Гарри, аккуратно вылезая из-за руля, боясь ещё сильнее растревожить колени.
– Садись ко мне!
Закрыв Ровер ключом, он пересел в автомобиль к своему начальнику. Они поехали на место.
– Экскаватор уже доставили, вчера ещё, я распорядился. Вечером я тебя отвезу обратно. Ты обед же с собой захватил?
Гарри приподнял пакет отягощённый пожёванным термосом с горячим чаем и приготовленным накануне ланчем, сегодня было воскресенье. Потому то и вызвался Гарри, что молодые работники ни за что ни соглашались выходить на работу в выходной день, а заказчик требовал начать немедленно.
– Понимаешь, место там узкое, полно всяких зданий, новостроек, шибко не развернёшься, да и деревья ещё повсюду, нам строго настрого запретили их портить, хотя по мне – ну их к чёрту! Ведь новые посадить можно, а эти, если мешаются, так что? Крутиться, вертеться вокруг них, как перед девчонками на танцах? Ха!
Уилл хохотнул, оставшись довольным своим каламбуром.
– Идиотство, Гарри, ей богу! – ещё раз возмутился он, – Но, всё же, надо быть аккуратным. Идёт?
Гарри кивнул. Слова молодого начальника долетали до него как сквозь стену. Вроде той, что когда-то разделяла две Германии. Он был тогда совсем мальчишкой, когда её построили.
Он прислушивался к своим коленям: они всё же разболелись. Педали на его Ровере были тугими, приходилось давить на них с силой, особенно на тормоз. Поэтому Гарри предпочитал, когда загорался красный сигнал, замедляться постепенно, едва касаясь тормоза и докатываться на малой скорости, чем стоять и выжимать педаль. Благо, когда он ехал на работу – улицы были пустынными, он никому не мешал своим черепашьим темпом.
Уилл лихо закладывал повороты. О чём-то без умолку говорил, смеялся и каждую новую сценку, из каких и состояла его жизнь, начинал с «представляешь, я…». Гарри не слушал. С огорчением он признавал нынешнее поколение молодых пустыми трещётками: много прав, слов, суеты и мало ответственности, дела, основательности.
С ними он предпочитал молчать, находя интересным вести беседу с самим собой, погружаться в свои мысли. Их было достаточно, ведь обдумывать приходилось многое.
Например, новости, прочитанные в газете, всегда давали пищу для размышлений. Гарри очень беспокоило современное шаткое положение его родной Англии, всеми силами старающейся сохранить мировую власть, что распродавала кусочки в своём сердце – Лондоне, мировым денежным сумкам, в обмен на какие-то политические выгоды. Буквально каждую неделю сообщалось, что скуплен очередной участок земли, где арабские шейхи воздвигали немыслимо чудовищные небоскрёбы, затемняя уютную Англию блеском стекла. Гарри, как он не старался раньше, так и не смог понять хитрые мотивы политиков – они, просто-напросто, разбивались об его прямой, костный характер.
Больше удовольствия ему доставляли размышления о книгах, которые он уже прочитал или читал прямо сейчас. Гарри уже по третьему разу перечитывал библиотеку, педантично сформированную его дедом, отцом и им самим. В ней были прижизненные издания Артура Конан Дойла, Агаты Кристи, даже Чарльза Диккенса, Стивенсона и, конечно же, его любимого Джорджа Бернарда Шоу – его он покупал самолично.
Всё-таки классика была вечна и после каждого прочтения выуживала из озера мыслей новых рыбёшек.
Любой коллекционер, увидь он такую библиотеку в обычном доме рабочего в Летерхеде, почувствовал бы, как желание обладать её богатствами горячит ему кровь. Поэтому Гарри никому не рассказывал о ней. Он, в первую очередь, считал, что книги созданы для чтения, а не коллекционирования на стеллажах в особняках.