Найденная рукопись, повествующая о домовых, потерявших свой дом
Шрифт:
Старый внук старого дедушки
Вы когда-нибудь могли предположить, что помимо такого понятного и привычного, окружающего нас повсюду мира, где-то есть и другие? Не новые планеты, нет (хотя, должен признаться, что к закату своей жизни, я, наконец, смог окончательно увериться в обитаемости других планет, просто время обнаружить их ещё не пришло), но миры, существующие там же, где и наш, только скрытые от простого взгляда.
Не берусь сказать, что я точно знаю, как выглядят эти зачарованные от постороннего любопытства земли, и какие они на самом деле. Может быть, вовсе не отличаются от нашего мира и в них живут такие же мальчики и девочки: они так же гуляют в своих дворах, а некоторые – повзрослевшие, уже убегают на соседние улицы;
Хотя, вполне возможно, что вы не просто предполагали, какие сказочные миры окружают нас со всех сторон, куда ни посмотри, но и не раз бывали в них. Может быть, они находятся прямо у нас под ногами. Ведь, если призадуматься и прибавить самую капельку выдумки: сколько всего загадочного скрывает обычная трава, растущая по всему Земному шару! Бескрайними лесами она может быть для жителей, нашедших дом в этом зелёном, вечно подвижном, царстве гигантских цветов и высоченных стеблей! Или мутная водица в луже, накапливаемая в целые озёра полные острыми бритвами рифов, маленькими островками, плавающими лесами и каменистыми развалами берегов.
К сожалению, мне не довелось побывать в том чудесном месте, где трава выше самого высокого кедра, а дождевая лужа – целый океан. Да и ни в каком другом не бывал, кроме того, где я каждый день просыпаюсь утром и вижу, через свои потёртые и состарившиеся глаза, как из окна брызжут озорные лучи солнца. Того мира, где я каждый день гуляю по любимым тропинкам среди развесистых деревьев.
Я так стар, что многие деревья помню ещё семенами. Вот этот дуб знал жёлудем – его посадил мой дедушка, когда я сам ещё был ребёнком. Я поливал его из жёлтой лейки каждый день, с нетерпением ожидая, когда же робкие побеги появятся над землёй, теперь он великан – выше меня на метры, а через столетия станет таким большим, что и десятерым взрослым людям обхватить его не хватит рук; а эту старую берёзу, сейчас, тёплой весной, кучерявую, покрытую длинными и пахучими серёжками, я помню ещё молодой, когда ствол её был белее снега, а гибкостью она превосходила цирковую гимнастку.
Простите, за моё долгое вступление: молодость нетерпелива – бежит вперёд, сквозь водопад времени, разбивая струи, поглощает часы; старость же не принимает время прямолинейной стрелой, скорее – застывшими в воздухе каплями воды, хранящими в себе целые воспоминания. Однако пора переходить к тому, ради чего вы держите в руках эту книгу.
Да, я не был в других мирах, кроме того, где мне посчастливилось родиться и прожить долгую и очень насыщенную жизнь. Зато я знаю историю, которую, будучи ещё ребёнком, когда всё мне казалось большим и загадочным, как, возможно, вам сейчас, рассказал мой дедушка. Помню, как история эта поразила меня тогда: с раскрытым ртом я слушал, как дедушка ведал мне о том месте, в котором оказались потерявшие свой дом самые настоящие домовые.
Раньше они жили вместе с нами, в наших квартирах, в наших домах: повсюду, где жил человек были и они. Домовые, или домовята, как ласково называл их дедушка, ещё жили в его самой ранней молодости, когда и ходить он толком не умел. Как-то склонившись надо мной, заговорщицким шёпотом он сказал, что видел однажды, как один домовой подмигнул ему.
Домовые не были страшными, напротив, они были очень добрыми и весёлыми, всегда поддерживали чистоту в домах, убирая весь чёрные сор, любивший появляться в обжитых местах и загрязнять собою воздух. От этого отравляющего мусора люди болели и ходили невесёлые, часто ругались друг с другом, сами не понимая от чего. Домовые же, выгоняя эти чёрные споры, делали воздух чище, а жители становились счастливее и чаще улыбались. Ведь всегда приятнее дышать чистым и свежим воздухом, не так ли?
Иногда, конечно, домовые могли и похулиганить, спрятать какую-нибудь вещь, или немного пошуметь за стенкой, но так они лишь шалили – ведь и мы иногда громко шумим, играя во что-нибудь увлекательное. И никогда они не желали никому худого, наоборот, были очень полезны, очищая наши дома.
Однако домовые пропали из нашего мира много-много лет назад. Даже мой дедушка уже очень смутно помнил, когда это произошло. И всё же – это я помню отчётливо – он надолго замолкал, когда описывал их странную внешность, как бы вспоминая, но улыбка-загадка при этом не сходила с его уст.
Пропали же наши верные помощники из-за злобного старика, всегда ходившего с клюкой, чтобы ударить какого-нибудь зазевавшегося прохожего, не уступившего ему дорогу. Вечно ворчащего, ненавидящего всё и всех и, кажется, живущего только для того, чтобы пакостить всем от мала до велика. Домовые старались не шуметь при нём, зная его скверный характер, но очень огорчались тому, что в квартире этого старого человека было жутко грязно, от чего и сам он, не подозревая этого, был грязен и ворчлив. Но всё же они не оставляли даже такого противного человека и убирали весь мусор, какой можно было, так, чтобы старик не заметил этого. Надо сказать, что благодаря их стараниям, у него в квартире всё ещё было свободное пространство, а воздух, хоть и спёртый – наполненный сором, – был не так плох, как стал после исчезновения маленьких домовых.
Случилось же всё из-за того, что однажды, один, особо усердный, молодой домовёнок (ведь всякая юность усердна, иногда через чур, но нельзя винить её в том, ведь она старается делать всё не хуже умудрённых опытом), слишком старательно прибрался в квартире и оставил одно чистое и сияющее под ласковыми солнечными лучами пятно на подоконнике, со всех сторон окружённое толстой корочкой пыли. И хотя это практически никак не отразилось на внешней чистоте, точнее на грязноте квартиры этого старика – тот заметил непривычную яркость на подоконнике и, поняв в чём дело, страшно разозлился. Он брызгал слюной, тряс клюкой, проклиная всё на свете, затаив на спрятавшихся домовят глубокое зло. И когда ему представился случай, и он встретил старую и такую же скверную старуху-ведьму, он отдал ей всё ценное, чем владел, и с её помощью выгнал всех домовых из нашего мира.
Признаюсь, что за давностью лет, а ведь я уже прожил три четверти века, я забыл об этой истории, поглощённой пыльными клубами взрослой жизни. Но, с исчезновением домовых, на улицах городов и в домах, чёрный сор только накапливался. Все привыкли к нему, перестали обращать на него внимание, а невнимание же к близким и частые перепалки, раздоры – стали привычным делом….
Удивительный случай оживил во мне память о тёплых вечерах, проводимых рядом с моим дедушкой.
Как-то, чтобы занять свободное время, коего у старых людей очень и очень много, ранним утром, когда я чувствую себя наиболее бодрым, а молодой воздух вокруг как будто дышит чем-то таинственным и небо ещё усеяно россыпью маленьких светящихся звёзд, я убирался в чулане. На удивление, в нём было довольно чисто, хотя я не поднимался туда без малого пятьдесят лет. Только немного пыли набилось сквозь щели в досках.
Вот в таком, может даже показаться страшном месте (но уверяю, что ничего страшного в нём нет, ведь днём даже солнышко светит там сквозь небольшое окошко в форме кудрявого облака), я нашёл, лежащем на дряхлом столе, свёрток. Завёрнут он был в ветхую, бесцветную ткань, за давностью лет растерявшую все свои цвета. Что-то знакомое и близкое мне показалось в этом таинственном конверте, будто детство моё, потерянное много-много лет назад, на миг вернулось и задорно подмигнуло.
Аккуратно взяв его под мышку, я спустился со свёртком в ярко освещённую одинокой электрической лампочкой кухню и долго смотрел на него, не решаясь открыть. Что-то щемящее и совсем детское наполнило мою грудь. Собравшись с силами и поправив от волнения очки на носу, я принялся аккуратно разворачивать ткань, боясь повредить её, ведь по виду она была гораздо старше меня.