Найденная рукопись, повествующая о домовых, потерявших свой дом
Шрифт:
Распахнув, как мне тогда показалось пелёнки младенца, я оголил пожелтевшие ссохшиеся страницы. В этот миг на меня уже со всей силы пахнуло ушедшим детством, каким-то невероятным чудом вернувшимся ко мне спустя целую жизнь. Сердце моё усиленно забилось, а слёзы выступили на глазах от давно забытого и нахлынувшего сейчас чувства загадочности и нежности к моему дедушке. Запахи – его запахи – тут же окружили меня и перенесли на семьдесят лет назад, в полутёмную комнату, где я проводил все вечера напролёт. Скрип кресла-качалки под ним с новой силой послышался мне; его всегда смеющиеся и озорные глаза, сохранявшие внутри себя какой-то секрет, смотрели на меня лукавым и искрящимся взглядом, полным ласковости и любви. Я же вновь
Когда воспоминания схлынули, позволив вернуться в настоящее, я взял один из листков, исписанных аккуратным, витиеватым почерком моего нежно любимого дедушки и начал читать. На листах были перенесены не только все истории про домовых, какие я слышал, будучи ребёнком, но и такие, о которых дедушка не рассказывал мне. Все они мозаикой сложились в одно увлекательное приключение, в котором, как оказалось, принимал участие и мой дедушка.
Чтение затянулось на весь день. Окончив его, я долго смотрел в окно, провожая взглядом последние лучи солнца перед опускающейся ночью, понимая, что не имею права не рассказать о прочитанном как можно большему числу людей. Поэтому аккуратно, стараясь не повредить хрупкие, желтоватые листки, хранящие дедушкин дух, я перенес его рассказы на новую бумагу. Так получилась эта удивительная книга о невероятных, забавных, весёлых и немного грустных приключениях домовых, потерявших свой дом, но изо всех сил стремящихся вернуться.
Зелёный край
Может показаться странным, что домовые не пропали в безведной глубине времени, что их не всосала в себя тёмная бездонная пучина и не оказались они в безлюдной ледяной или песчаной пустыне. Самым странным образом, не смотря на то, что старуха-ведьма из всех своих сил старалась забросить их куда подальше, они попали в Зелёный край.
Представьте себе далёкие, простираемые до самого горизонта, пропадающие в зернистой дымке дали зелёные холмы, покрытые молодой майской травой и только распустившимися цветами всех форм и оттенков: маленькие синие, рядами растущие на крепком стебле и крупные жёлтые, тянущиеся лепестками и листьями-крылышками к голубому небу; нежные, из сердцевины бутона распространяющие розовый цвет до самых краёв сочных лепестков и озорные оранжевые, тихим щебетом разговаривающие друг с другом. Миллионы цветов крапинкой разукрашивают тихую зелень травы.
Если же повернуться кругом, то можно увидеть и ласковый берег волнующегося океана, полного глубоко-синей водой, покрытой барашками от волн, и впадающую в него сияющую, как горный хрусталь, речку, холодной струйкой выбегающей с самой высокой вершины, но обогретую солнцем в низине. По утрам, когда роса ещё не испарилась и россыпью бриллиантов покрывает каждую травинку, можно увидеть, как рыбы плескаются в речных водах, подставляя блестящие бока водопаду солнечных лучей. Сами же горы, надвигающиеся на бескрайние лесные угодья, граничащие по одну сторону с зелёными холмами, пиками врываются в толстые облака, пасущиеся в небе, точно стадо кудрявых овец. И в то же самое время, стремительно кружащиеся массы воздуха, храня в себе запахи полей, лесов, гор и океана сталкиваются в прекрасном вальсе и разбегаются задорным ветром по всему Зелёному краю. Даже дожди, случавшиеся здесь – тёплые и дружелюбные. Под ними можно бегать часы напролёт и не почувствовать усталости, будто её смывает тысячью дружелюбных капель.
Этот край весеннего цветения, полный света, наполненный добротой, пришёл на выручку выгнанным из дома домовым, приютив их во время беды.
Звонкий смех переливчатым колокольчиком смешивался с радостными криками и разносился на десятки метров, гуляя по окрестным холмам.
– Беги! Беги! Быстрее! Ещё!
– Не получается! Я стараюсь! – вторил ему голос уже не такой звонкий, но такой же беззаботный, правда, с небольшой капелькой обиды, но с ясно проскальзывающей тонкой стрункой музыки веселья.
Два маленьких домовёнка – ещё ребёнка – бежали наперегонки, от одного холма до другого. Вся их одежда была заляпана травой, ведь перед этим они на животах спустились с самой вершины, а теперь со всех ног бежали вверх, на подставленный другим холмом особо крутой бок.
То были друзья-не-разлей-вода: Иголка и Туч. Иголка была задорной, всегда улыбающейся и никогда не страдающей подолгу от плохого настроения девочкой, с постоянным огромным голубым бантом и в белом (теперь уже бело-зелённо-коричневом, от следов травы и земли) сарафане. Туч же был её лучшим другом, всегда хмурым и задумчивым, даже в минуты самого безмятежного веселья – радость как бы пробивалась сквозь хмурь, никогда не покидающую его и, кажется, родившуюся раньше него самого.
– Ну же! – звонким колокольчиком крикнула Иголка, сама из последних сил взбираясь на вершину холма, ловя ртом большие порции воздуха. Голос её был звонким, как переливы серебряных колокольчиков, с самого появления на свет, ворвавшись в мир одновременно с улыбкой. Поэтому её и назвали Иголкой, найдя общие черты между тонкостью и стройностью иглы, легко сшивающей любой материал, и весёлым и задорным нравом домовёнка, обязательно охватывающим всех, стоит только Иголке засмеяться.
Туч, крепыш от рождения, хоть и нагонял быстро устававшую Иголку, но всё равно был ещё позади. Мысленно он ругал себя, за то, что замешкался на старте, но в то же самое время был рад, что подруга придёт первой и очень сильно обрадуется этому. Из-за чего брови его, то сдвигались – и тогда лоб его хмурился, то наоборот – все морщины на лбу разглаживались и появлялись озорные лучики вокруг глаз.
– А я раньше! Раньше! – совершенно позабыв об усталости, подпрыгивала Иголка на вершине, дожидаясь отставшего Туча.
Пока домовята веселятся, позвольте мне описать этих удивительных существ. Домовые сами по себе небольшие создания, даже повзрослев, они редко становятся выше ребёнка, только вставшего на ноги. Коренастая фигура говорит о том, что они не боятся трудной и тяжёлой работы, а большой нос картошкой, позволяет учуять даже самую далеко спрятавшуюся пыль и служит индикатором чистоты. Работая как пылесос, нос втягивает в себя всё подряд, от чего домовые часто фыркают и чихают, что ни капельки не вредит их здоровью, а наоборот заставляет убираться ещё лучше, чтобы избавиться от всего сора.
Всё их тело покрывают короткие волосы: более жёсткие у мальчиков, со временем превращаясь практически в щетину, и очень шелковистые у девочек, никогда не теряющие своих свойств, благодаря тщательному уходу. Ведь даже среди домовых, крайне чистоплотных созданий, девочки отличаются ещё большей чистоплотностью, чем мальчики! Хотя и мальчики-домовые – невероятные чистюли. Это, однако, не мешает детям домовых быть обычными детьми и приходить с прогулок жутко грязными, от чего у родителей волосы буквально встают дыбом и начинают шевелиться, а мамы, хватают и тут же тащат их, не взирая не всевозможное сопротивление, в ванну, отмывать тысячи и тысячи пятен.
Самым же необычным во внешности и одновременно гордостью каждого домового, является его причёска. Со временем, когда домовые подрастают, короткие волосы превращаются в настоящую гриву, но не лежащую, как у льва, а торчащую в разные стороны. При этом цвет волос может быть самым разным: есть и желтые, и оранжевые, и коричневые, даже рыжеватые, с краснотой – от чего лица их напоминают солнышко, окружённое лучами, а девочки похожи на цветущие цветы. А уж когда маленькие домовята, ещё не научившиеся ходить, заходятся румянцем, кажется, будто далёкая звезда – наше Солнце – спустилась вниз, чтобы радовать прослезившихся от умиления родителей.