Без иллюзий
Шрифт:
– Вот и приехали! – довольно сообщил Уилл.
Остановились они около старого здания. Очень старого. Гарри, почему-то сразу показалось, что его красный кирпич был ровесником королевы Виктории и, наверняка, видел малыша Киплинга. Может быть, даже, мимо него, случайно оказавшись в этой части пригородного Лондона, проходил Джордж Оруэлл, Джон Уиндем или Иэн Бенкс, приехавший погостить из Шотландии, что тоже было бы не плохо; а через высокие окна, разделённые белыми рамами на маленькие квадраты, смотрело на улицу не одно поколение жильцов, провожая конные повозки,
Сейчас дом обветшал. Было видно, что за ним давно не ухаживали, никто в нём не жил. В нескольких местах над окнами, где выпали кирпичи, зияли чёрные просветы, а дверь, каким-то дрянным владельцем была варварски выкрашена в оранжевый цвет. Бордовая черепица местами съехала и повсюду была выщерблена многочисленными дождями, никто её не ремонтировал.
Дом стоял один, отгораживаясь от новых строений вокруг себя тёмно-зелённой полосой запущенного сада. Рядом стоял экскаватор, как германец около римского легионера. Только вот по какому-то недоразумению – легионер оказался без щита и своего верного короткого меча. Даже братьев по оружию уже не было рядом.
– Вот его, – указал на дом Уилл.
– Его? – переспросил Гарри, хотя с самого первого взгляда он понял, что здесь никакой другой дом не может подлежать сносу.
Гарри никогда не был сведущ в архитектуре, но всё же ему казалось, что это какой-то памятник. Должен быть им, как книги в его библиотеке: ровесники великого, славного прошлого. Путешественники во времени.
– Почему?
– Что значит почему? – не понял Уилл, отрываясь от телефона, который беспрестанно тилинькал целых полгода, сколько Гарри знал своего молодого начальника.
– Зачем его сносить?
– А, – Уилл уставился на дом, точно только сейчас увидел его, – Так старый он, в нём уже и не живёт никто давно, продали и уехали. Кому он нужен? Мешает только, что-то тут хотят же построить. Говорят музей какой-то, хотя зачем он здесь нужен? Не знаю точно, да и какая разница? Нам главное за шесть дней выполнить работу. Хотя, как по мне, тут и на два то не наберётся, но тем лучше для нас, есть время на всякие непредвиденные ситуации.
Гарри пожал плечами. Не торопясь он пошёл вдоль дома к экскаватору. Оказавшись в кабине, повернул ключ зажигания. Чёрный дым из выхлопной трубы ударил в окна на первом этаже. Завибрировал асфальт.
Гари схватился за рычаги управления, чтобы подвести машину поближе, к удобному углу. Но, остался стоять на месте. Что-то удержало его. Как будто он собирался собственноручно… Вот только, что сделать собственноручно?
«Рабским безволием поранить свою же страну», – какой-то пафосный ответ послышался ему. Где он такое уже слышал? Кто из прочитанных им авторов написал так? Гарри повёл головой в сторону, как будто стараясь рассмотреть всплывшую фразу под углом.
Гарри показалось, что это здание, точно старая фотография с выпускниками из школы: все остальные, стоящие в ряд, улыбавшиеся, показывающие дипломы – давно умерли, а дом – Гарри – остался. Только выпускников этих он не знал и в школе той никогда не учился.
Странное наваждение сбило Гарри с толку, никогда раньше такие не посещали его. Он ещё раз всмотрелся в крошившийся красный кирпич. Ему ничего неизвестно было про это здание: не знал, кто его построил, как долго оно подставляла свои стены не ласковой английской погоде. Но теперь оно, будто склонив голову в это солнечное утро, перед ним, – человеком, не сделавшим ничего великого или выдающегося за всю свою жизнь, даже детей Господь не послал им с женой, – склонилось перед ним и ждало, когда он его разрушит. Убьёт. Прервёт жизнь чьего-то дитя. Раз и навсегда.
Ведь это же даже страшнее, так показалось Гарри, чем когда фашисты бомбили его город. Они не смотрели в лицо зданиям, разрушаемым ими, не видели этих каменных сынов человеческих отцов, оседающих в пыли.
Гарри выключил двигатель. Стало тихо. От волнения, неаккуратно спрыгнул на землю, растревожив суставы. Они дали о себе знать резкой болью, стрельнуло в плечо.
– Я не могу, – сказал он Уиллу, когда подошёл к нему.
– Что не можешь? – не понял Уилл, стуча пальцами по экрану телефона.
– Сделать это. Я не могу сделать это.
– Почему? – Уилл оторвал взгляд от телефона, на мгновение задумался, а потом увидел пот на лбу старого экскаваторщика и понял, – Гарри, колени опять разыгрались? Слушай, я знаю магазин, давно хотел тебе сказать, но как-то забывал, в общем, там продаются хорошие эластичные бинты. Если их намотать на колени, то это разгрузит суставы и тебе будет полегче. Хочешь, я сгоняю куплю, когда он откроется? Вычту из твоей выручки за работу, принесу чек.
Гарри хотел было сказать, что колени не причём. Да только не стал. Вежливое сочувствие начальника, опустившееся на глаза, как декорация, прикрывало собой, в общем-то, безразличие. Оно больше чем любые слова дало понять Гарри, что в лучшем случае Уилл сочтёт его признание за бредни старика.
– Хорошо, спасибо.
– Всегда пожалуйста. Но сейчас постарайся поработать, идёт?
Гарри кивнул и пошёл прочь. Уилл покачал головой. С жалостливой брезгливостью смотрел на своего старого подчинённого, всю жизнь отработавшего на одном месте, не познавшего ничего, кроме разных моделей экскаваторов. Минуту спустя он вновь был в телефоне.
Гарри, пока шёл вдоль дома, которому был вынесен смертный приговор, даже не глянул на него. Не хватило духу. Почему-то ему казалось, что он совершает какое-то странное, узаконенное преступление.
Уже не столько из-за коленок, осторожнее обычного Гарри пролазил на рабочее место. Он понимал, что просто тянет время.
Прежде чем опять завести мотор, Гарри всё же набрался духу и глянул прямо на дом: на окна, глядящие на улицу с высоты времени, на фасад – местами разрезанный трещинами, но ничуть, теперь Гарри видел это, не утративший красоту своих черт. Так достойно могут стареть только достойнейшие джентльмены. Лишь дверь выделялась, как заплатка на поношенном, некогда элегантном, плаще.