Без любви жить нельзя. Рассказы о святых и верующих
Шрифт:
— Это же чудо, — повторила я, — что ты от неминуемой смерти спасся.
— Ты теперь разнесешь всё это… чего я и боялся. Не надо, — сказал Николай, но чувствовалось, что поговорить на эту тему ему хотелось.
— Не хочешь, не разнесу! Мне самой интересно. А почему же ты неверующим остался?
— После того случая я сознательно крестился.
— Но в церковь не ходишь, креста не носишь… еще одного чуда ждешь? А вдруг не доживешь?
— Знаешь, некогда. Да и так хорошо. Смотри: солнце, птицы поют, трава зеленая, огурцы пошли, у нас и помидоры уже в теплице краснеют, — отговаривался он. — Потом как-нибудь.
Подобных очень предсказуемых разговоров, что «на пенсии в церковь пойдем», или что «Бог в душе», или что «я безгрешен», наслышалась я немало. По опыту зная, что уговоры в этом случае не только бесполезны, но и приводят к раздражению и даже ссорам, за лучшее я почла раскланяться. За таких крещеных я просто подаю записки о здравии и жду, когда Господь Сам просветит их сердца.
— Будем ждать, надеюсь, не вечно. Успехов в покраске! — пожелала я и отправилась к Ольге Ивановне.
С ней мы обсудили услышанное мной от Николая в деталях и очень порадовались о милости Божией, ему явленной.
— Я б после такого… не знаю, святой, наверно, стала. Забыла бы всё и только Богу молилась, — воскликнула Ольга Ивановна. — Вот ведь какие твердолобые!
— Да нет, ОльгИванн… — возразила я. — Вы же знаете Николая. Он очень хороший человек. Но большой ученый. Что-то там пока не срабатывает в мозгах. Представляете, целых семнадцать лет, бедолага, пытается по-научному объяснить себе это чудо. Мозги расплавились, а не получается. Решился поэтому мне высказать. Считаю, что это огромный шаг вперед. Я одного не пойму, почему он говорит, что истошный крик был именно мой… Странно. Мы с ним тогда были вообще незнакомы. Может, он всё это придумал?
Ольга Ивановна напряженно задумалась. Ей не хотелось разочаровываться.
— Зачем ему придумывать! Совсем не нужно ни по каким статьям! — уверенно сказала она. — Всё-таки ученый… Должен же правду говорить. Какая-то тут закавыка… Ничего, узнаем… когда помрем.
— Хотелось бы пораньше, — засмеялась я. — ОльгИванн, вы только никому не рассказывайте, я обещала…
Несколько месяцев меня мучил вопрос, почему Николай автором истошного крика решил сделать меня.
Отправилась я к своим хорошим знакомым по даче, которые помнили тот пожар. Среднее поколение этого семейства было тогда молодым, ничего вразумительного могло не ответить, но я надеялась на их пожилых родителей. Но не они, а именно их дочь Ирочка пролила некий свет на дела давно минувших дней. Она, в ту пору семнадцатилетняя девушка, подтвердила, что действительно Николай копал вместе со всеми заградительный ров во время пожара, а потом вдруг куда-то исчез. Вернулся он минут через двадцать — какой-то взъерошенный, без своей знаменитой соломенной шляпы, в обгоревшей рубашке. Его даже никто и не расспрашивал, что случилось, не до того было…
— А вы слышали какие-нибудь крики? О помощи, например?
— Да нет вроде…
На этом расследование закончилось.
По сложившейся традиции осенью я отправилась в Псково-Печерский монастырь к архимандриту N, своему старцу. Среди прочего рассказала ему историю про залитый ливнем пожар и про Николая, задав мучивший меня вопрос:
— Как он мог услышать мой голос, если мы не были знакомы…
Батюшка сразу и ответил, будто заранее знал о моем недоумении. Он, как всегда, подкрепил свои слова примером из Библии.
— Пророк Моисей вывел из Египта около двух миллионов человек. Фараон вскоре пожалел, что выпустил евреев, и вместе с войском пустился за ними в погоню. Египтяне настигли ушедших возле Чермного моря. Возроптал народ на Моисея, что он обрек израильтян на верную смерть, поставив между бушующим морем и разъяренным воинством фараона. А что Моисей? Его уста запеклись кровью от горя, когда увидел, какую тяжкую ношу взвалил на себя. Он не мог произнести ни слова, только мыслью обращался к Богу. И Господь услышал не слово, а терзание сердца Пророка. «Моисей, что ты вопиешь ко Мне?» — и избавил израильтян от гибели. Море расступилось, и роптавший народ израильский прошел по дну, не замочив ног… Понятно?
— В общих чертах, — ответила я.
— Почему же в общих! Вы, когда шли с иконами, хоть и произносили слова молитв, но именно сердцем более всего переживали. Это и был ваш вопль к Богу, который ученый и услышал. А как узнал его — это тайна Божественная. Какой он у вас самоотверженный человек — бросился чужого мальчишку спасать не раздумывая. Господь милость Свою и явил: по его и вашим молитвам спас дорогое для вас место и людей от пожара.
— Неужели так бывает?
— Как же не бывает, если вы сами мне об этом рассказали, — улыбнулся батюшка. — Читайте Библию… Господь чрез нее наш ум просвещает, предлагая и ответы на многие вопросы.
Трудно не согласиться.
Сирийское «чудо»
Помню, когда и от кого я впервые услышала про это «чудо». Однажды я отправилась в паломническую поездку в Переславль-Залесский с заездом в Годеново к Животворящему кресту. Группа подобралась спокойная, тихая, без пассионарных личностей, задвинутых на неприятие ИНН или паспортов «с бесовскими чипами». За два дня посетили несколько монастырей, помолились на службах, набрали святынь, перезнакомились…
К экскурсоводу Вере тоже никаких претензий не было — знающая, расторопная. Кроме одной. Настораживало убожество ее внешнего вида. Средних лет Вера была одета в длинную, линялую, неопределимого темного цвета юбку, какую-то старушечью кофту, которую прикрывала черная вельветовая куртка. Дополнительным аксессуаром служил видавший виды рюкзак и неснимаемый головной платок с печатным изображением какой-то иконы на макушке. Многое знала Вера, но некоторые, как мне кажется, важные вещи прошли мимо ее сознания. В дореволюционном русском языке было выражение «кобеднишная одежда», означавшее самый лучший наряд, который надевался только для похода в храм, к обедне. Впрочем, представители любого сословия, выходя в люди, не старались специально одеваться похуже…
Возвращались в Москву уже в сумерках. Когда я проходила на свое место в автобусе, еще раз глянула на наряд нашего экскурсовода, хотелось сказать ей что-нибудь ласковое, спросить о личной жизни, может, у нее какая-нибудь трагедия в жизни произошла, и ей теперь не до себя… Но настроение у Веры было прекрасное, просматривая свои бумаги, почти каждому проходящему она говорила приятное слово, даже приторно-приятное.
— Я вам перешлю хороший канончик, помню… Доченька ваша довольна?.. Водички набрали, молодцы, целую канистрочку… Деточка, радость моя, выкини вот этот мусор…