Без памяти
Шрифт:
— Бог мой… Да-а-а, — Тея трясётся всем телом, насаживаясь мокрыми дырочками на мои пальцы и за считанные секунды бурно кончает. Без единого прикосновения к клитору. Она только что побила наш личный рекорд.
— На колени, — жестким тоном приказываю я, надавив на ее плечи. Дерганными движениями рук быстро расстегиваю ширинку и, зарывшись пальцами в шелковистые локоны, толкаю белокурую голову к раскаленному члену. — Соси, детка.
Спустя полчаса, удовлетворенные и натрахавшиеся, мы снова чинно сидим на своих местах и, обмениваясь непринужденными фразами, готовимся к посадке. Робко заглянувшая в салон,
Тея резко отворачивается к иллюминатору, заливаясь стыдливым румянцем. Разумеется, никто бы не рискнул сунуться в салон, пока мы занимались сексом, но вопли Алатеи наверняка слышал весь экипаж и охрана. Меня это ничуть не смущает, и ее не должно волновать мнение обслуги. Если мне захочется остроты, я трахну Тею, выстроив их в проходе в шеренгу, и моя девочка будет кричать еще громче, пока я нанизываю ее на свой член. Но пока в этом нет никакой необходимости. Остроты мне хватает с лихвой.
— Тебе понравилось, — констатирую очевидный факт. — Прекрати стоить из себя смущенную целку. Пора взрослеть, малыш.
— В бункере взрослеть было проще, — приложив ладони к пылающим щекам, парирует Алатея.
— Сегодня ночью повторим, но вместо пальцев в одной из твоих дырок будет мой член. Выбирай в какой, пока я добрый.
— Добрый? — одарив меня возмущённым взглядом, задушено шепчет Тея. — Ты похабное животное, Леонель Голденштерн.
— Извращенец, насильник, подонок, садист, убийца и много кто еще…, — усмехнувшись, продолжаю ее мысль. — С тобой определённо что-то не так, малышка, раз ты течешь от одного взгляда на такого ужасного человека.
— Поверь, я не раз размышляла на эту тему, — трогая припухшие губы, которыми совсем недавно самозабвенно полировала мой член, задумчиво выдает Тея. — Влечение к тебе…, — сбивается, нервно лизнув крошечную трещинку на нижней губе. — Оно нездоровое, неправильное, противоестественное.
— Неужели? — вкрадчиво уточняю я.
— Меня бешено тянет к тебе, но после… после секса я чувствую себя грязной и использованной. Между любящими супругами так быть не должно, Леон, — тщательно подбирая слова, она пытается донести до меня свою позицию, с которой я в корне не согласен.
— Разумеется, милая, — невозмутимо соглашаюсь я. — Между любящими — не должно. А в нашей паре люблю только я. Ты же не испытываешь ко мне ничего, кроме похоти. С чего бы тебе чувствовать себя чистой?
— Перестань повторять этот бред про любовь, — раздраженно огрызается Тея. — Ты обращаешься со мной, как с доступной шлюхой, а не любимой женой.
— Не думала, что ты такая и есть?
— Ты был у меня первым! — оскорбленно шипит побледневшая девушка. Удар она держать не умеет. Придется учить.
— И я хочу тебя именно такую? — пропустив ее реплику, завершаю то, что хотел сказать. — Ты моя шлюха, детка. Больше ничья. Поняла или повторить еще раз?
— Ну и где здесь про любовь? — на ее глазах выступают слезы, заставляя мое сердце рвано дернуться в груди.
— Блядь, не выноси мне мозг, Алатея, — агрессивно рявкаю я.
Она вздрагивает, обхватывая плечи руками. Уязвимая, несчастная, напуганная. Какого хера у меня чешутся руки, чтобы обнять ее и утешить?
— Каких слов ты ждешь? Сопливых признаний? Мне почти сорок, малыш, а ты ни хуя не невинная овечка. Твоими усилиями мы оказались запертыми в гребаном бункере. Я потерял целый месяц из-за того, что твои потекшие мозги так и не сумели вспомнить, кто надоумил тебя угостить меня ядом.
— Сорок? — ошеломленно переспрашивает Тея. Сука, это все, что она услышала? — Я… думала не больше тридцати пяти. С ума сойти… — растеряно бормочет она, окидывая меня потрясенным взглядом. — Ты неплохо сохранился. — губы кривит ядовитая улыбка. — Потянуло не свежатинку, господин Голденштерн?
— Допустим. Я могу себе позволить хоть легион юных девственниц. Что дальше? — угрожающе скалюсь я.
— Не кусайся, Леон, — она неожиданно повышает голос. — Мне просто необходимо понять, как я вообще с тобой связалась, почему ты меня подпустил, по каким критериям выбрал. В голове не укладывается, как так вышло, что из всего легиона юных девственниц твой взгляд пал именно на меня. Откуда в той комнате столько картин с моим изображением, если мы знакомы всего полгода? За месяц ты не написал ни одной. Скажи мне правду! На них не я? Да? Кто-то очень на меня похожий? Я права? Маленькая девочка со снимка тоже не я! — Наклонившись вперед, Тея сверлит меня яростным взглядом, цепляясь побелевшими костяшками в подлокотники кресла. — Кто такая, Эмили, черт бы тебя побрал? Ответь мне, Леон!
— Моя жена, — схватив ее за горло, взбешённо цежу сквозь зубы. По венам растекается концентрированная ненависть. В этот момент я не управляю собой. Вывела сука. Сжимаю пальцы, пока Алатея не начинает хрипеть, распахивая от ужаса глаза и отчаянно царапая мое запястье. — Единственная, кого я когда-либо любил. Единственная, ради кого я похороню этот никчемный мир. Не смей больше произносит ее имя своим грязным ртом. Не смей даже думать, что можешь сравниться с моей Ми. Ты ничто, пустое место, жалкая бесполезная подделка. И я, блядь, тебя не выбирал, тебя подсунули мне те, кто знал о моей единственной слабости. Если бы твоя смерть могла ее вернуть, я бы не раздумывая вырвал твое сердце и сожрал. Но это, твою мать, невозможно. Именно поэтому ты до сих пор жива. Я твой Бог, девочка. Твой Дьявол. Молись на меня за щедрую возможность дышать со мной одним воздухом и принимать мой член в свое продажное тело, — расслабив пальцы, брезгливо одергиваю руку и откинувшись на сиденье, устало прикрываю глаза.
К хуям этот цирк. Я заебался играть с ней в дурацкие шарады. Эта мелкая капризная дрянь сделает все, что прикажу или окажется в гробу. Выбор не велик, а она не конченная дура.
— Мы никогда не были женаты? Я правильно тебя поняла? — отдышавшись, сипло спрашивает Тея.
В сдавленном голосе шок, слезы, боль и обречённое отчаянье. Я чувствую, как между нами вибрирует пространство из-за того, что ее колотит в истерическом припадке. Мне откровенно похуй. Клянусь, ничего не дрогнет, даже если она умрет от разрыва сердца.
— Моя жена умерла, — бросаю я, проваливаясь во тьму сжирающих меня образов, но ни в одном из них не нахожу свою Ми. Почему ты ушла, Эмили? Как ты посмела меня оставить? Я целиком и полностью твой. Навсегда. Наши клятвы никто не сможет разорвать. Никогда. Умоляю, Ми, я умру, если не увижу снова твое лицо.
Грудную клетку атакует тупая боль, пока я тщетно пытаюсь воскресить в памяти ее лицо, но вижу лишь размытый силуэт, все дальше и дальше ускользающий в черную пустоту… Остановись, Ми, мысленно кричу я, отчаянно удерживая воображаемый образ. Но она не слышит меня, не отзывается. Ее мерцающий туманный облик осыпается грудой мелких осколков, каждый из которых вонзается в мое заледеневшее сердце.