Без перьев (сборник)
Шрифт:
Анна. Какой?
Клайнман. Еще не знаю.
Анна. С чего же ты взял, что он такой хитроумный?
Клайнман. Потому что его придумали лучшие умы города. Поверь мне, они знают, что делают.
Анна. Хочется верить, раз уж ты влип в это дело.
Клайнман. Ладно, запри все двери и никому не отпирай, даже мне, если, конечно, я не заору: «Открой дверь!» В этом случае открывай немедленно.
Анна. Удачи, Клайнман.
Клайнман (смотрит
Анна. Я никого не вижу.
Клайнман. Я тоже. А ведь должно быть столько людей… у них там факелы и все такое.
Анна. Что ж, раз они говорят, что есть план…
Клайнман. Анна!
Анна. Да?
Клайнман (смотрит в ночь). Ты о смерти когда-нибудь думаешь?
Анна. С чего это вдруг я о смерти буду думать? А ты что, думаешь?
Клайнман. Не часто, но случается, и, знаешь, я представляю себе смерть совсем иначе — не оттого, что задушат или перережут горло.
Анна. Я тоже надеюсь, что этого не случится.
Клайнман. Я собираюсь умереть более достойно.
Анна. Ну, знаешь, на свете столько способов умереть.
Клайнман. Например?
Анна. Например? Ты спрашиваешь, как можно умереть достойно?
Клайнман. Да.
Анна. Надо подумать.
Клайнман. Ну.
Анна. Яд.
Клайнман. Яд? Но это ужасно!
Анна. Почему?
Клайнман. Ты что, смеешься? Яд вызывает судороги.
Анна. Необязательно.
Клайнман. Ты хоть понимаешь, о чем говоришь?
Анна. Я говорю о цианистом калии.
Клайнман. О, да ты специалист! Но я не такой дурак, чтобы есть отраву. Я ее сразу чувствую, даже когда ем несвежие креветки.
Анна. Это не отрава, а пищевое отравление.
Клайнман. Все равно, кто станет глотать всякую гадость?
Анна. От чего же ты собираешься умереть?
Клайнман. От старости. Через много лет. Когда пройду свой долгий жизненный путь. В девяносто лет. Лежа в уютной постели и окруженный родственниками.
Анна. Все это мечты. На самом деле маньяк-убийца может в любой момент свернуть тебе шею или перерезать глотку, прямо сейчас, не дожидаясь, пока тебе стукнет девяносто.
Клайнман. Анна, с тобой говорить — одно удовольствие!
Анна. Я просто за тебя беспокоюсь. Посмотри в окно. Где-то там бродит убийца, в такую темную ночь он может прятаться повсюду — в переулках, под порталами или железнодорожными
Клайнман. Ладно, ты своего добилась — я возвращаюсь в постель.
Голос. Клайнман! Пойдемте!
Клайнман. Иду, иду! (Целует Анну.) Ну, до скорого.
Анна. Смотри в оба.
Клайнман. Не пойму, почему так срочно понадобился именно я?
Ал. Преступника ловят все.
Клайнман. А повезет мне. Я его обнаружу. Черт, перец забыл!
Ал. Что?
Клайнман. Где остальные?
Ал. Ушли. Главное — не отступать от плана. Клайнман. Итак, что же это за план такой замечательный?
Ал. Вы все узнаете.
Клайнман. Когда? После того, как схватят убийцу? Ал. Потерпите.
Клайнман. Послушайте, сейчас поздно, холодно. К тому же я нервничаю.
Ал. Хэкер с остальными должен был уйти, но велел передать, что очень скоро вы узнаете о своей роли в плане.
Клайнман. Хэкер так и сказал?
Ал. Да.
Клайнман. А что мне пока делать, раз уж я вылез из дому и оставил теплую постель?
Ал. Ждите.
Клайнман. Чего?
Ал. Указаний.
Клайнман. Каких указаний?
Ал. О вашей роли.
Клайнман. Я домой пошел.
Ал. Нет! Как вы можете? Сейчас одно неверное движение может стоить нам жизни. Думаете, я хочу отправиться на тот свет?
Клайнман. Тогда сообщите мне план.
Ал. Не могу.
Клайнман. Почему?
Ал. Мне он неизвестен.
Клайнман. Помилуйте, сейчас ночь, холодно…
Ал. Понимаете, любому из нас известна лишь небольшая часть общего плана — то, что он сам должен сейчас делать, причем рассказывать об этом другим запрещено. Это — мера предосторожности, чтобы маньяк не узнал, что мы задумали. Если каждый будет действовать как ему сказано, то и весь план завершится успехом. А до этого общий план не узнать, даже если кто-нибудь проболтается либо из него что-то вытянут принуждением или угрозами. Каждый отвечает только за свою небольшую часть плана, и даже если маньяк узнает ее, это ему все равно ничего не даст. Хитро придумано?