Без пошады

Зорич Александр

–  Чтобы не последний!
– провозгласил Кожемякин типично муромский тост.

Мы хлопнули, точнее сказать - соснули. Все, кроме Дантеса.

–  О, найс виски, найс виски!
– оживился Тексас Ро. Дантес довольно холодно перевел:

–  Мой друг из субдиректории Центральная Калифорния говорит: хорошая водка.

–  Ты ему скажи, Данушка, что это не водка никакая, а старка, - попросил Егор.
– Или ладно, пусть его... А сам-то почему не выпил?

–  Спасибо, я сыт.

–  При чем здесь сыт?! Это не еда, а лекарство. От кручины.

–

 Егор, да не цепляйся ты к собрату по Великорасе,- сказал Коля. Может, он непьющий.

–  Да-да, хорошо! Непьющий!
– закивал Дантес.

–  Ну и ладно, нам больше останется, - с неожиданной легкостью отступился Кожемякин.
– Кому повторить?

–  Спасибо вам, Егор Северович, но меру надо знать. Лучше меньше, да чаще. Пойдем мы работать, - церемонно откланялся один из старших техников и знаками отозвал всех своих коллег.

В самом деле: по правилам техники должны были, не дожидаясь приказа, осмотреть флуггеры, устранить мелкие неисправности, пополнить запасы ГСМ и боекомплект твердотельных пушек (если таковые имелись). После этого требовалось поставить несколько полностью подготовленных к вылету машин на катапульты - на боевое дежурство.

А вот мы вплоть до дальнейших распоряжений командования имели полное право даже задрыхнуть. Единственное, что вменялось нам в обязанности, находиться в непосредственной близости от своих машин.

–  Эт-то что тут за кабак?!

Мы обернулись. Ой, мамочки... Белоконь!

Ну, сейчас начнется... "Это вам не бардак!.. Это российский военфлот!.. Гвардейский авианосец!.. В неустановленное время! В неустановленном месте! Распитие спиртных! О вашем проступке будет доложено!"

Но Кожемякин ничуть не смутился. Как равный Белоконю по званию и старший по возрасту (впрочем, младший по должности) он, не подумав даже спрятать флягу, с вызовом ответствовал:

–  Горькую пьем, Андрюшка!

Белоконь, к моему громадному изумлению, вроде как даже улыбнулся.

–  Да ясно, что не сладкую...

–  Как леталось, сокол занебесья?

–  Три борта потерял...
– вздохнул Белоконь.
– Но и мы в долгу не остались. Я одного завалил точно. Еще пять "Абзу" можно записать на групповой счет эскадрильи. В общем, "три-шесть" в нашу пользу. И ракет этих, "Рури", нащелкали, как семечек, несчетно... Но три пацана, черт... Жалко... Эх, налей-ка и мне, Егор.

"Вот так да! Неужели правду говорят, что война делает людей лучше?"

–  Ну, за что теперь?
– бодро осведомился Свинтилрв.
– За победу?

–  За победу мы уже сегодня повоевали, - сказал Кожемякин.
– Давайте по-человечески, а? Будем живы - будем здоровы!

–  Постойте!.. Постойте-ка, товарищи, не пейте!
– разволновался Лобановский.
– Можно мне сказать?

–  Молодым везде у нас дорога, - благословил мичмана Белоконь.

–  Я предлагаю выпить... За моего ведущего лейтенанта Пушкина!.. Честно, без подхалимажа! Два вылета - и два раза товарищ Пушкин мне жизнь спасает!

–  Ну уж два... Два раза по половинке...
–

заскромничал я.

–  Это как же ты, Саша, умудрился?
– Белоконь посмотрел на меня с неподдельным интересом. Впервые, кажется, за четыре с половиной года знакомства.

Ну не рассказывать же, как Лобановский заснул прямо в боевом вылете, а я его разбудил?!

–  Да вот как-то так случилось... Когда летали на сопровождение "горбатых", в условиях радиомолчания у мичмана случились проблемы с навигацией, ну а я его домой привел. А в этом вылете ему плоскость оторвало... И всех моих заслуг - что я ему запретил катапультироваться. Ничего героического, одним словом.

–  Вот только не надо ложной скромности, Саша, - шутливо пригрозил мне пальцем Свинтилов.
– Знаем мы, у тебя всегда "ничего героического". А потом выясняется, что ты и джипсов на Наотаре валил, и охраннику клонскому пулю в лоб засадил, и от егерей "Атурана" убежал... Так что - за тебя Саша! И за звездочку твою вторую необмытую!

Мою лейтенантскую звездочку мы, справедливости ради, немножко обмывали уже, на Большом Муроме. Но Свинтилова тогда с нами не было. Моих друзей с "Трех Святителей" - и подавно.

–  Правильная мысль! За Сашку!
– подхватил Колька.
– Больших звезд тебе, дружище!

Я, растроганный до глубины души, с удовольствием потребил старку.

–  Ну, бог троицу любит, или как?
– Кожемякин вопросительно посмотрел на Белоконя.

Тот с ответом не спешил.

Оно и понятно: все-таки Белоконь, совершая боевые вылеты (что делало ему честь) в качестве комэска-1, по-прежнему оставался пресс-офицером авианосца. А это такая шкурная должность, которая, помимо непрестанного ведения пропаганды и контрпропаганды, обязывает все время изображать из себя ходячее собрание добродетелей.

Пресс-офицер говорит нормативным русским языком, воздерживается от похабных анекдотов и, конечно, пьет только за столом, только из рюмок и исключительно при наличии достойного повода. Чего и другим всячески желает как правило, в приказном порядке.

–  Э, да что там!
– махнул рукой Белоконь.
– Давай! Только, товарищи, я вас очень прошу: если сейчас снова вылет - не забудьте принять детоксин.

Детоксин - это такая пилюля, в любой пилотской аптечке есть. Совершенно убойная штука. И опьянение снимает, и сытую одурь, о недосыпе позволяет забыть на сутки...

–  Как? Снова вылет?
– всполошился Дантес.
– Зачем?

–  Про детоксин не забудем. Но каркать не надо, Андрюшка, - жестко сказал Кожемякин.
– Вишь, человека перепугал!

Пресс-офицер приосанился (заскрипели электромышцы), глаза его метнули молнии.

–  Ты, Егор, человек, конечно, уважаемый...
– начал Белоконь.

"Вот и закончилось благорастворение в воздусех, - подумал я.
– Как пойдут сейчас собачиться! А ведь упрямые оба, ужас! Хуже клонов..."

Раздался громкий колокольный удар - так по внутрикорабельной трансляции предварялись экстренные сообщения.