Без права на помилование
Шрифт:
Иван Орач — молодой участковый. И вот первое задание: «Разобрать коллективную жалобу». Подписали ее пять отчаявшихся женщин, мужья которых спускали в карты и переводили на самогон все до копейки, еще и детское из дома выносили. «Нет в Огнеупорном порядка, — писали обиженные. — Подмяла его под себя самогонщица Дашка Помазанова, накрыла своим подолом».
В Огнеупорном — улица имени Кости Помазанова, школа имени Кости Помазанова. А его жена — содержательница карточного притона, самогонщица.
Вел молодой участковый с ней душеспасительные беседы: предупреждал, стыдил, подписку брал... Без толку!
Но
Младший лейтенант милиции Орач в то время бредил встречей с Григорием Ходаном. Прошел слух, будто жив Гришка. Видели люди. Шрам у него на щеке от уха до подбородка. Неопытный милиционер, чиркнув себя по щеке, спрашивает пострадавшую: «А каких-нибудь особых примет не заметили?» Та бойко отвечает: «Заметила! Шрам через щеку от уха до бороды!»
Всю розыскную службу подняли тогда на ноги: как же, появился матерый государственный преступник! Через месяц и выяснилось, что никакого бородача со шрамом не было. А «отделала» Дарью жена одного из постоянных клиентов. Вынес родимый из дома все, что нажито было за несколько лет, спустил в карты и пропил. А дома трое детей. Им в школу идти. Взбеленившаяся женщина-богатырь чуть не до смерти избила Дарью Семеновну, да виновник семейного несчастья вовремя рядом оказался: «Она тут ни при чем!»
Как ни странно, Дарья Семеновна не осуждала покушавшуюся, более того — понимала ее, попыталась выгородить и придумала «бородача»-насильника.
Очень сердился младший лейтенант милиции Орач на Дарью Семеновну, которая подсунула ему такую свинью, но родилось в его душе невольное уважение к ее человечному поступку.
За дачу ложных показаний, за умышленное введение органов милиции в заблуждение Дарью Семеновну Помазанову могли судить. За жену героя ходатайствовали поселковые власти, дирекция завода, да и сам Иван Иванович сделал все, зависящее от него, чтобы молодая женщина, у которой росла дочь, не попала в тюрьму. Помазанова уехала из Огнеупорного в Моспино, где жили ее родители...
Есть люди, которых десять прожитых лет так переиначат, что даже знаменитый антрополог Михаил Михайлович Герасимов, восстановивший портреты Ярослава Мудрого, Андрея Боголюбского, Тимура, Улугбека, был бы в этом случае бессилен. А Дарью Семеновну время обходило стороной. «Во мне три пуда», — говорила она когда-то. И теперь не больше. Серые глаза — с озорнинкой, погибель парней.
Крутит ими девчонка, водит их за нос! А девчонке-то не восемнадцать... Добавь тридцаточку. Приглядись к глазам повнимательнее и обнаружишь густую вуаль мелких морщинок. На верхней губе — теплый пушок, как у молоденького гусара или у толстовской Наташи Ростовой. А волосы у Дарьи Семеновны — на зависть модницам: пышные, в мелких колечках. Поослабь дымчатую ленту, что стягивает их на затылке в тугой пучок, вмиг встопорщатся, будто начес. Были когда-то косы русые по пояс, теперь — лишь по плечи, каштановые. Это их «омолодила» химия — великая фея женской красоты эпохи научно-технической революции. И ресницы чуть подсурьмлены, и брови. Тонкие губки аккуратно подведены неброской помадой. Никаких «архитектурных излишеств»; во всем мера, вкус, понимание ситуации.
Легкая, чуть пружинистая походка: выполнила гимнастка упражнение на «бревне» — довольна собою и переходит к следующему снаряду, окрыленная выступлением, еще не думая о «личном рекорде», но уже готовая его совершить. Приятной расцветки серенький в белую веснушку брючный костюм, белые босоножки...
Словом, Иван Иванович увидел счастливую женщину, не обремененную прожитыми годами, душу которой не осквернили беды, пережитые ею.
Переступил он порог крохотного кабинета вслед за осанистым инспектором Кушнаруком, директор магазина вскинула глаза и воскликнула, будто они расстались не два десятка лет тому назад, а месяц-другой:
— О! Кого занесло в наши края! Крестного! — Дронина протиснулась между двухтумбовым столом и стенкой, хотела пожать Ивану Ивановичу руку, а потом вдруг обняла его и троекратно облобызала, словно родного брата, вернувшегося из полета в космос. — Господи, и не думалось, что так радостно станет на душе при встрече. — Серые глаза затуманила слезинка. Дарья Семеновна не спешила вытирать ее, отошла на шажок и с любопытством разглядывала неожиданного гостя.
— Ну и как? — спросил чуточку смущенный таким приемом Иван Иванович.
— Молодец — хоть под венец, — ответила с озорнинкой Дарья Семеновна. — Каким ветром вас занесло в наши края? — Махнула вдруг рукой: — Чего я спрашиваю? Не полюбоваться же мной. Подполковника милиции привел к заведующей промтоварным магазином участковый инспектор.
— Майора, — уточнил Иван Иванович.
— Будете еще и генералом, — легко пообещала Дарья Семеновна.
— До генерала не успею, темп с самого начала взял не тот.
— А я слышала от волновских, мол, работает Иван Иванович Орач в области, в ОБХСС. Думаю, и чего ты подался на такую службу!
— Я в розыске, — вновь уточнил Иван Иванович. На душе было почему-то весело, впору и песни запеть. — А что, с ОБХСС нелады?
— Ну что вы! Взаимная любовь. Да и как может быть иначе, если мою девичью честь бережет сам Степан Иосифович! — Дарья Семеновна кивнула на участкового. — А как вы? Жена? Дети?
Они присели к столу, оттеснив крупногабаритного старшего лейтенанта в угол при входе. Начался «вечер воспоминаний, вопросов и ответов». У Дарьи Семеновны была превосходная память, которая хранила многие детали канувших в Лету событий.
— А что с мальчонкой, которого вы повсюду таскали за собой? Такой башковитый, с умными глазами. Аспирантуру закончил? Кандидатскую защищает? Господи! Какие у нас с вами, Иван Иванович, взрослые дети. У меня дочь тоже своим домом живет. Бабку из меня успела вылепить. Как вам эта бабка? — Она поднялась со стула, одернула кофточку и прошлась по узкому кабинету — два шага туда, два — обратно, словно манекенщица, демонстрирующая моды сезона.
— В такую-то бабку можно втюриться по уши! — Иван Иванович воспользовался случаем и начал поворачивать разговор на нужную тему: — Слыхал краешком уха, вдовствуешь?