Без права на помилование
Шрифт:
Говорила Дронина явно с намеком. Не понравилось это Юлиану Ивановичу.
— В наши годы, Дарья Семеновна, не гордыню надо исповедовать, а смирение...
— Вы, случаем, не в проповедниках у сектантов? А еще бывший фронтовик!
Он поднялся из-за стола, прошелся по просторной кухне, где ужинали. Заматеревший мужик топал вперевалочку, чуть боком, было в его движении что-то неотвратимое, словно ледокол по весеннему прибрежному льду.
— Фронтовик, говоришь? — остановился он перед хозяйкой. — Сколько чужой крови я видел... И сам немало пролил. Убитый — он все равно человек: немец ли, русский ли, еврей ли... И ведет тебя чужая кровь к богу. Не к иконному — церковному, а к тому, который в душе.
— Мой бог — хороший мужик. — Дронина игриво подтолкнула Харитоныча локотком под бок. — Выпьем-ка по черепочку.
— Печень побаливает, — отказался Дементий Харитонович. — Я свою цистерну, похоже, уже... — Он чиркнул себя ребром ладони по кадыку.
Тогда Дронина к Папе Юле:
— Юлиан Иванович, раз живем!
— Раз — это точно, — нехотя согласился он.
Дронина продолжала дурачиться:
— А жаль, все-таки, что я тогда не женила этого милиционера на себе: была бы сейчас полковницей.
Юлиан Иванович не согласился:
— Не мы судьбу выбираем, а она нас. Вам, Дарья Семеновна, на роду было написано похоронить двух мужей, и встретить затем Дементия Харитоновича.
— Хоронить — не рожать, — озоровала женщина. — Соседи помогут. Так что и третьего отнесу... А может, и на четвертого соберусь с силами. На милиционера! Погоны — они дают власть, а кто при власти — тому и уважение. Верно, Харитоныч? — спросила она у своего милого. — Обещал мой полковник после Дня освобождения Донбасса наведаться. Познакомлю вас с ним, — беззаботно тараторила хозяйка.
Дементий Харитонович угрюмо молчал. А Юлиан Иванович принялся отчитывать подгулявшую женщину:
— При нынешней-то распущенности милиционер — он, как пастух при стаде, не позволяет глупой овце отбиться. А вот паскудствовать, издеваться над святым — над смертью близких — не гоже. Как бы судьба не покарала за это.
— А я не суеверная, — отмахнулась Дронина.
По ее убеждению, она уже достаточно «нашарахала» дружков, пообещав им через денек-другой свидание с «полковником милиции», и решила послушать, о чем они будут говорить, оставшись вдвоем.
— Мы живем по-деревенски, — предупредила она гостя. — Летний туалет — на огороде. Харитоныч, покажешь, А то заблудится наш Юлиан Иванович ночью, очутится у соседки. А у той мужик — в четвертой смене.
Она вышла из дома, направилась было на огород, а потом оглянулась: видит, друзья — тенью возле стола, — и юркнула к окну.
Гости стояли друг против друга, как два петуха, готовые к схватке.
— Чего злишься? — спросил Дементий Харитонович, явно заискивая перед Юлианом Ивановичем. А тот ядовито, будто перед этим желчи полстакана выпил, ответил:
— Завтра под черноту и обшманаем потребку!
Дарья Семеновна ничего не поняла из этой тарабарщины. И разговаривали дружки не очень-то громко, да и слова — все какие-то вывертыши, до того «неудобные», словно бы пальто наизнанку.
Память у Дрониной — профессиональная, она легко держала в голове сотни цифр по каталогам, по прейскурантам и просто по бухгалтерии. Так что не поняв слов, она постаралась запомнить их звучание.
По-кошачьи ловко отошла от окна, присела на лавочку, стоявшую сбоку веранды. Надо было разобраться в услышанном.
Для нее было ясно одно: Юлиан Иванович хорошо знает майора милиции Орача. Дарья Семеновна радовалась своей находчивости: ловко она распалила дружков, особенно когда ввернула словечко «про фашиста», которого Иван Иванович искал в Огнеупорном.
Ясно было и другое: что-то произойдет. Но что именно? «Обшманаем потребку».
В Донбассе, где, как говорят работники милиции: «сложная оперативная обстановка», так как сюда съезжаются «бойкие» со всей страны, встретить человека, который в быту порою употребляет жаргонные словечки, не так уж и сложно. Дарья Семеновна знала, что «шмон» означает обыск. А обшманать? Обыскать, что ли? «Потребку» обыскать... Потребку... Может, это потребсоюз? Но в поселке орсовские магазины, потребсоюз — в селе. Участковый ее предупреждал, и Иван Иванович напомнил: ограблены два сельских магазина.
Выходит, еще один... Завтра. Но почему тогда Юлиан не забирает с собою Хрыча?
«Пригладырь кралю, чтобы не сопела». О том, кто такая краля, догадаться было не трудно. Она! Но что значит «пригладырь»... «Приглуши, чтобы не сопела!»
Придя к такому выводу, Дарья Семеновна, естественно, вскипела. А кто останется равнодушным, доведавшись, что два жмурика, один из которых бывший фашист, собираются тебя «пригладырить?» Чтоб и не сопела, то есть не дышала!
«Не на ту нарвались, «фронтовички»! — решила Дарья Семеновна. — Еще посмотрим, кто кого «пригладырит»!»
Видимо обеспокоенный долгим отсутствием хозяйки, на крыльцо вышел Дементий Харитонович. Потопал было на огород, но, попривыкнув к темноте, углядел на лавке светлое платье:
— Ты чего? — заботливо спросил он. — Поплохело?
— Ноченька-то какая, Харитоныч! Чувствует твой нос — яблочко в саду! Посиди-ка рядком, поговорим ладком, — предложила игриво она.
Но Дементий Харитонович был встревожен:
— Юлиан Иванович собрался домой.
— Никуда не пущу! — решительно поднялась с лавки Дронина. — Двадцать лет не виделись фронтовые друзья и разбегаются! Чего не поделили? Вот оставь вас одних на пару минут!
— У старого память дырявая. Кажется ему, что не выключил утюг. А домашние все в отъезде!
Дарья Семеновна заохала:
— Учудил!
Юлиан Иванович и в самом деле собрался в дорогу: одевался.
— Куда на ночь-то глядя! Уже никакие автобусы не ходят. А вам далеко добираться?
— В Изюм, — угрюмо ответил гость. — Я вернусь. — Пообещал он. — Заложником друга оставляю. Утюг не выключил, старый дурак! — ударил он себя кулаком по лбу.
Дронина пьяненько рассмеялась: