Без права на развод
Шрифт:
— Лера не такая! — рычу ему в ответ, не понимая, к чему он ведет. — Тварь здесь я! — Допиваю бутылку текилы и иду в бар за новой.
— А когда увидел Валерию, понял: чудеса бывают, существуют еще такие бескорыстные девочки. Она смотрела на тебя как на Бога, восхищенными глазами. И такая женщина, каких одна на миллионы, досталась тебе. Тебе, сукиному сыну! — он встает со стула и идет ко мне. — И так легко тебе все в жизни давалось: смазливая внешность, деньги, статус, власть, компания, жена, ребенок, — он неожиданно резко хватает меня за грудки и встряхивает, на секунды выхватывая из алкогольного марева. — Но ты настолько слеп
— Руки от меня убери! — спокойно, но холодно прошу его я. А он скалится как волк и ухмыляется.
— Думаешь, я боюсь пули в лоб? Нет! Нажимай на курок, мне похрен. Уйду из жизни молодым, на пике и красиво, от пули друга. И еще после смерти буду какое-то время сенсацией.
— Да какой ты бесстрашный. Учишь меня, как жить, а сам жизнь ни во что не ставишь! — ухмыляюсь, отталкиваюсь ногой от стола и резко отъезжаю в кресле назад, вырываясь из его захвата. — Сыграем? — прищуриваю глаза, прокручивая барабан револьвера. Да, я провоцирую и беру его на «слабо». Я неадекватен и даже не скрываю этого.
— Я играю с судьбой в затяжную шахматную партию, и пока у нас ничья, — он вырывает у меня револьвер, открывает барабан, убеждается, что там одна пуля, и сам прокручивает его. Тимур хватает текилу, отпивает жадными глотками, стирает капли алкоголя с губ тыльной стороной ладони, приставляет ствол к своему виску и улыбается. И ведь выстрелит же, сукин сын. Не хватало еще одной смерти на мою поганую душу.
— Все, хватит, я верю, что ты способен снести себе башку, — говорю я, но он даже не думает убирать ствол. Встаю с места, подхожу к другу вплотную, выхватываю бутылку и тоже глотаю текилу, глядя Тимуру в глаза. А там ни грамма фальши или сомнения. — Отдай револьвер.
— А что такое, зассал? — усмехается Тимур. Не отвечаю, вскидываю руку, чтобы выхватить у него револьвер, но он резко нажимает на курок. Раздается характерный щелчок, и меня словно простреливает в позвоночнике, задевая самый главный нерв и кидая в холодный пот. Выстрела не следует, осечка, но я все равно выхватываю револьвер у Тимура и вручаю ему бутылки текилы.
— Сукин сын! — рычу ему в лицо и в состоянии аффекта приставляю дуло к своему виску. Тимур перестает смеяться и сжимает челюсть. Он тоже знает, что я выстрелю.
— А вот тебе этого делать не нужно, — спокойно говорит он, вынимает из кармана пачку, достает одну сигарету, кидает пачку на стол, прикуривает и выдыхает дым мне в лицо.
— А это мне решать, — ухмыляюсь я.
— Арт, не дури, поиграли и хватит! — уже зло рычит друг. А мне насрать, я вдруг четко понимаю, что хочу эту пулю в лоб. Он дергается, пытаясь забрать у меня револьвер, но я резко отшатываюсь. Я немного пьянея друга, и реакция у него лучше… Все происходит мгновенно, Тимур все-таки выбивает из моих рук ствол, и я по инерции нажимаю на курок…
Раздается выстрел. Пуля, предназначенная мне, впивается в стену. Если друг играет с судьбой, имеет ее, держа на коротком поводке, то меня она не любит и посылает мне пулю с первого раза.
— Ох*еть! — произносит Тимур, глубоко затягивается
— Иногда кажется, что легче сдохнуть. Не мне легче… Всем вокруг станет легче оттого, что такая тварь как я перестанет существовать, — выдыхаю, сильно затягиваясь едким дымом сигареты. Запрокидываю голову, ударяясь затылком об стену.
— Я играю с судьбой, потому что мне нечего терять. За мной никто не стоит. Моя смерть никому не причинит боль. Я предоставлен сам себе и поэтому сам распоряжаюсь своей жизнью. А ты оставишь после себя вдову и дочь без отца. Им будет больно, очень больно. Так что выключай эгоиста и рви этот мир ради них.
ГЛАВА 34
Валерия
— Очень соболезную и скорблю вместе с вами, — произносит няня, забирая Дану.
— Не понимаю, о чем вы? — спрашиваю я, торопливо проверяя сумку на наличие денег и телефона.
— Как не понимаете? Умерла ваша свекровь, — с уверенностью сообщает она.
— Регина Альбертовна?! Как это случилось?
Я не любила эту женщину, но и смерти ей никогда не желала. По телу проносится неприятный холодок, и спирает дыхание. Свекровь всегда была бодра, и мне казалось, что женщина придумывает болезни.
— Говорят, она сильно поругалась с сыном, и ее сердце не выдержало, — шепчет она мне так, будто нас могут подслушать.
— А вы откуда знаете?! — возмущенно произношу я, потому что об этом знает няня, а я — нет.
Почему Артур мне не сообщил? «Потому что я ему запретила разговаривать со мной», — шепчет мне гадкий внутренний голос.
— Так ваша домработница — моя двоюродная сестра. Извините, я думала, вы в курсе, — мнется женщина и быстро сбегает в комнату под предлогом покормить Дану. Выхожу на улицу, вдыхаю холодный воздух, да так и остаюсь стоять на крыльце. Я опаздываю на работу, нужно торопиться, но внутри все сжимается от оглушительной новости. Вынимаю телефон, набираю номер мужа, но абонент недоступен. Сердце пропускает удары, и грудь неприятно сдавливает. Артур любил свою мать, и, какая бы она ни была, мне безумно жалко эту женщину. Набираю номер мужа еще раз, но он по-прежнему отключен. Глаза щиплет от подступающих слез, мне так важно поговорить с ним, услышать голос, подержать. Все обиды и горечь вдруг кажутся такими незначительными, по сравнению с непреодолимым желанием увидеть мужа.
Сажусь на лавочку возле подъезда и звоню на работу, сообщая, что не выйду. В отчаянии листаю контакты в телефоне в поисках хоть кого-то, кто может подсказать, где сейчас мой муж. Нахожу номер нашей домработницы, и, слава богу, мне отвечают. Женщина говорит, что похороны в полдень, а Артур должен быть в доме Регины Альбертовны. Беру такси и мчусь туда. На часах всего девять, и я должна успеть.
Выхожу из машины и останавливаюсь около огромных ворот. Я была здесь только один раз, когда знакомилась со свекровью. Собираюсь постучать, но мне открывает один из охранников.