Без права на развод
Шрифт:
— Артур здесь?
Парень молча кивает и взмахом руки приглашает войти. Сначала медлю на тропинке, ведущей к дому, оглядываюсь по сторонам, а потом ускоряю шаг и бегу. Вхожу в дом, торопливо снимаю куртку, шапку, иду в гостиную и обнимаю себя руками. Здесь очень холодно, шторы задёрнуты, мебель накрыта, с полов убраны ковры, и пахнет стерильностью. Оглядываюсь по сторонам и вижу на комоде часы Артура, беру их, кручу в руках и понимаю, что они не идут. Остановлены без двадцати девять.
— В это время умерла мама, — слышу его голос и оборачиваюсь. — Я остановил часы,
— Как это произошло? — голос пропадает, но я стараюсь держаться.
— Я убил ее, — чересчур спокойно отвечает он.
— Что ты такое говоришь? — сжимаю часы, не веря в услышанное.
— Мы поругались, точнее я высказал все, что думаю, обвинив ее во всех своих грехах. Может быть, она и была виновата, но почву создал я. Я, понимаешь! И нашел крайнего в лице матери. Какая бы она ни была… я должен был… — он не договаривает, глотает воздух, словно задыхается, а потом закрывает глаза, берет себя в руки и смотрит уже куда-то сквозь меня.
Я не верю ему, от отчаянья он необъективен и берет вину на себя. Выхожу из ступора, подхожу к нему, беру за руки, отрывая их от дивана, и обнимаю. Льну к мужу, утыкаясь носом в его шею, и глубоко вдыхаю любимый запах. Сначала он застывает, словно не верит, а потом зарывается в мои волосы, прижимает к себе и немного расслабляется.
— Ты не виноват, — говорю ему в шею, а сама жмусь ещё сильнее, понимая, как скучала. Пусть покажусь жалкой дурой, но я больше не могу без Артура. Жизнь не имеет смысла без моего мужчины.
— Виноват. Я полностью разрушил свою жизнь своими же руками, — говорит он, а сам перебирает мои волосы и вдыхает их запах.
— Ты просто сказал ей все, что чувствуешь, она должна была тебя понять как сына, это просто совпадение, — пытаюсь доказать ему обратное, но Артур мотает головой, не принимая моих слов.
— У нас же есть ещё время до похорон?
— Есть, — беру его за руки и тяну на один из диванов. Заставляю сесть и сама забираюсь к нему на колени, седлая, сажусь лицом к лицу. Обхватываю его лицо, вынуждая смотреть мне в глаза.
— Ты был хорошим сыном. Не смей себя винить! Слышишь! — А он смотрит мне в глаза и сжимает мое тело. Опускаю голову на его плечо, закрываю глаза и поглаживаю его плечи.
Мы просидели около часа, может, больше. Он прижимал меня к себе, перебирая волосы, а я дышала ему в шею, целовала ее, пытаясь согреть мужа, отдавая все свое тепло.
Он прогонял меня домой, ведь однажды я сказала, что жутко боюсь кладбищ. Но я должна была находиться рядом с мужем и наотрез отказалась его покидать. Чтобы ни случилось, он мой родной, и у него теперь нет никого, ближе меня и дочери. Мой мужчина надломленный, наказан судьбой, и я уже не имею права его добивать.
На мое удивление народу было не так много. Несколько друзей семьи, немного дальних родственников и друг Артура, Тимур. Не знаю, почему его боится Дашка, он показался мне хорошим человеком, поддерживал нас, сам руководил людьми, которые организовывали поминки, и сказал очень много правильных слов о том,
Артур держался хорошо, принимал соболезнования, беседовал с родственниками, благодарил всех за поддержку, только глаза у него оставались пустыми, безжизненными, словно он смертельно устал, и на него давит груз. Мне не была близка свекровь, но я постоянно сдерживала слезы. Сама обстановка, осознание того, что жизнь скоротечна, и обреченность в глазах Артура угнетали.
К вечеру все разошлись, и в доме Регины Альбертовны уже командовала я. Указывала прислуге, что делать, помогала убрать стол и отпускала всех домой, рассчитываясь. Артур сказал, что собирался продать этот огромный мрачный дом.
В гостиной над камином повесили болшой портрет свекрови, под которым поставили свечу и цветы. Она все же была красивой, статной женщиной с аристократической внешностью.
Пока Артур курит на крыльце, беседуя с Тимуром, я сажусь в кресло, кутаюсь в кофту и рассматриваю женщину на портрете.
— Уж простите меня, знаю, вам, наверное, дико не нравится, что я здесь распоряжаюсь, — тихо обращаюсь к ней. — Обещаю больше ничего не трогать. И так же обещаю заботиться о вашем сыне и любить его.
Отворачиваюсь к окну, звоню няне, говорю, что скоро приеду за дочерью. Откидываю голову на спинку и прикрываю глаза. Ноги гудят, в висках пульсирует, и хочется спать. Сама не замечаю, как засыпаю.
Просыпаюсь оттого, что меня поднимают на руки. Я как ребенок, укутанный в большой пушистый плед, мне так хорошо и не хочется открывать глаза, утыкаюсь в шею мужа и глубоко вдыхаю. От него пахнет табаком, но я с удовольствием дышу этим запахом.
— Нужно Дану забрать, — сонно шепчу в его шею, касаясь холодной кожи губами.
— Что мы сейчас и сделаем, — отвечает Артур и выносит меня на улицу, открывает машину и сажает на переднее сидение. Нет никаких водителей, он сам садится за руль и заводит двигатель. — Поспи пока, котёнок, — немного сипло произносит он, а у меня мурашки бегут по телу от его голоса, и чёртовы бабочки опять порхают.
С ним так хорошо, спокойно и уже почти не больно. Отболело. Не могу больше его мучить, да и себя тоже. Как бы я ни зарекалась, не смогу без него жить. Киваю ему, а сама кутаюсь в плед и поворачиваюсь сторону Артура. Он уверенно ведет машину, а я рассматриваю мужа. Такой усталый, кажется, даже похудел, скулы заострились. Несмотря на боль, хочется заласкать его, зацеловать… И одновременно колотить в грудь и кричать, какая он сволочь, что я убью его, если хоть раз еще предаст меня и изменит! Конечно, в душе тысяча сомнений, но во мне живет дикая, безумная любовь к этому мужчине, и становится почти все равно на то, что было раньше, хочется верить Артуру и дать второй шанс.