Без права на смерть
Шрифт:
Он смолк, распластался на траве, обессиленный, оглушенный. Сердце стучало неуверенно, редко, каждый удар отдавался в голове болезненным толчком. И всё-таки ему стало легче. Живой, думал он. Пока живой.
Какой-то Итель заставил Богиню покуситься на ее Лоцмана? Итель? Что еще за Итель? Это что за мерзавец, с какой стати он надо мной измывается?!
Охранитель мира поднялся на колени, оперся о колесо «дракона». Врешь, Лоцмана сгубить не так-то просто.
Он стащил с головы шлем, вытер мокрое лицо, огляделся. На горизонте белел Замок — на полотне синего неба две белые палочки
Он передохнул, прислушиваясь к съежившейся под сердцем боли, и двинулся дальше. Если в этом мире вознамерились сжить Лоцмана со свету, он отсидится в другом — пока не надумает, что делать.
Спустя четверть часа он дотащился до места, куда приезжал накануне. Дыра в каменной стене была на месте, снаружи дрожало облачко мерцающих искр — точь-в-точь радушные хозяева, которые выбежали на крыльцо встречать желанного гостя. Впрочем, отступившие от Замка горы стали как будто выше, и вместе с ними поднялась дыра. Оставив мотоцикл поодаль, Лоцман приблизился. Крошечные кадры вспыхивали и гасли, не давая увидеть, не позволяя понять. Он поймал себя на том, что бездумно шепчет вычитанные в книге имена: — Стэнли, Милтон, Дау…
Он тряхнул головой; к горлу тут же подступила тошнота. Ингмар намекал, что затуманье и «Последний дарханец» суть одно. Как так может быть? Он мысленно окликнул северянина. Молчание.
Лоцман встревожился. Что там, в Замке? «Инг, дружище! Что с тобой?» Не отзывается. Лоцмана прошиб холодный пот. Уж не сгубил ли он друга своими вопросами? «Ингмар, Рафаэль! Эстелла!» Молчат, все трое. «Лусия!»
Не откликнулась. Лоцман внезапно успокоился. Скорее всего они просто-напросто не слышат: проклятый Итель отнял у него способность общаться с актерами на расстоянии. Тем хуже для мерзавца — когда придет время, это я тоже поставлю ему в счет. А сейчас, по совету мудрого Ингмара, я ухожу.
Лоцман повернулся к туннелю, прикидывая, какую лестницу сотворить — стремянку или приставную. И замер: с неба долетел знакомый звук. Рокот летящего вертолета. Кино! Да что они, Змеевы дети, рехнулись? Куда их несет в такую рань? Он бросился было к мотоциклу — и остановился, задрав голову, следя за растущей на глазах машиной. Кино летело не в Замок — оно направлялось сюда.
Что за притча? Никогда прежде кино не занималось Лоцманом, Режиссер его как будто не замечал и не общался ни разу, кроме вчерашней стычки. Что им сегодня понадобилось?
«Ингмар! — снова попробовал он докричаться. — Рафаэль!»
В ответ пришло ощущение горечи, злости и гнева.
Тысяча Змеев, чего ради сюда явилось кино?
Серая машина наполнила небо гулом и воем, со скальной стены посыпались мелкие камешки. Вертолет опустился, вздымая ветер, от которого пласталась по земле трава. За стеклом кабины Лоцман различил пилота в форменной куртке и шлеме. Затем открылась дверь салона, наземь спрыгнули двое в желто-коричневых камуфляжных костюмах, с автоматами на груди, и с решительным видом зашагали к Лоцману. Мощное сложение, упругая походка, тяжелые туповатые морды. Это не кино.
Охранитель мира прижался спиной к гладкому камню. Автоматчики остановились рядом, один повел стволом к вертолету: мол, двигай в машину. Лоцман не тронулся с места. Ствол другого автомата ткнул его в бок, попытался отделить от стены; охранитель мира отодвинулся.
— Какого Змея вам надо?
— Упрямая сволочь, — пробурчал первый солдат.
У него когда-то был сломан и свернут на сторону нос, а шрам на лбу перекосил брови — одна оказалась выше другой. У второго брови срослись в линию, нависали над глазами мохнатым козырьком; глаза из-под этого козырька смотрели с гаденьким самодовольством.
— Что вам надо?
— Не понимает, — сообщил кривоносый напарнику.
— Двинь прикладом — сразу сообразит, — посоветовал мохнобровый. Голос оказался как будто не его — неожиданно мягкий и звучный, словно ему приделали чужой, отняв, к примеру, у пилота.
Лоцман глянул на фонарь кабины. Вертолетчик делал рукой загребающие движения: прекрати, мол, кочевряжиться и ступай куда велено. Охранитель мира помотал головой: не хочу, с какой стати? Пилот покрутил пальцем у виска. Лоцман развел руками — что поделаешь? — на что летчик закатил глаза и схватился за голову: ох, что бу-удет!
Разговор глухонемых уже начал его забавлять — и вдруг Лоцман получил оглушительную затрещину. Едва устоял на ногах; отпрянул, сжимая кулаки.
— Не доходит, — объявил кривоносый. — Невдомек, что сейчас еще огребет.
— А вот добавлю, — посулил второй своим мягким звучным голосом, — враз допрет, как миленький. — Глаза под козырьком бровей недобро уставились на охранителя мира. — Как думаешь, сам пойдет или волочить придется?
Солдаты упорно не желали обращаться к нему напрямую: ни команды «Руки за голову!», ни рыка «Пошел!». Только брошенные друг дружке реплики да мордобой.
Пилот в кабине изобразил, будто дубасит кого-то палкой, затем просительно прижал руку к сердцу, другой рукой указывая себе за спину, на салон вертолета. «Приятель, тебя изувечат, — расшифровал Лоцман, — подчинись». Голова гудела от оплеушины.
Его охватила ярость. Ну, берегитесь — я вам покажу, кто тут хозяин! Он выпрямился, глубоко вдохнул, до боли напряг мускулы. Горы за спиной дрогнули. Раздался ужасающий треск, тяжкий гул и грохот: камни рвались, сдвигались, обваливались, сотрясая землю под ногами, клубясь пылью, разбрызгивая осколки. Напружинясь всем телом, задержав дыхание до темноты в глазах, охранитель мира рушил стены собственного мира.
Автоматчики живо порскнули к вертолету, прыгнули в салон. Лоцман хотел прогнать их вовсе, заставить улететь, однако поднятый им смерч бессильно кружился, танцевал вокруг машины и не мог ее захватить.
Сил больше нет. Он расслабился, выдохнул. Земля норовила уйти из-под ног. Похоже, Лоцману с кино не совладать. Это сторонняя сила, над которой охранитель мира не властен.
Он бросил взгляд через плечо. Туннель стал шире, по стене разбежалось множество трещин, однако вход в иномирье по-прежнему был слишком высоко, чтобы забраться.