Без права на возврат
Шрифт:
Не это ли ее тогда задело за живое?
Когда отец объявил о своем решении уйти от своей гражданской жены, этих детей буквально превратили в живой щит, хотя почти вся его зарплата уходила на содержание ребятишек.
Детьми манипулировали, как острыми дуэльными шпагами, нанося болезненные уколы в самые чувствительные места, управляемые человеческой душой: чувство долга, ответственности, морали и этики, хотя за всем этим укрывалось лишь одно чувство, и имя ему был страх.
Страшно было потерять власть. Страшно было остаться одной. Страшно было стать никому не нужной. Потому в ход за отвоевывание ушедшего
Матюгнувшись про себя за то, что оделась на кладбище, как на бал, не взяв с собой даже перчаток, она начала прикидывать обстановку. Потратив свой драгоценный час на прополку и уборку могилы она, наконец, добралась до памятников, но вскоре вновь почувствовала себя неловко.
Она увидела, что с момента ее последнего посещения появился новый памятник. Мать воспитывала Генку одна, отец его, геолог, пропал без вести, когда тот был еще ребенком. Она посмотрела на дату: 10 июля 2007 года. Значит, мать ушла не так уж и давно, дожив лет до восьмидесяти, примерно. Неловко было, что она ей ничего не принесла, но, вспомнив, как сильно мать ненавидела ее тогда, двадцать лет назад, тут же успокоилась. Мать вообще была женщиной своеобразной. В день похорон заявилась на кладбище с ярким макияжем и в огромных золотых серьгах-кольцах, бряцающих при каждом шаге, что было просто возмутительно.
Расчистив небольшое пространство у памятника, внезапная гостья положила на плиту принесенные цветы, стопку и печенье. Открыла коньяк и налила немного прямо в рюмку.
– Ну, привет, что ли.
Постояв немного и поразмыслив о чем-то своем, она отпила коньяка тоже, прямо из горлышка. Закусила печеньем. На руках один за одним вздувались мозоли, в висках стучало. Кажется, она слишком переусердствовала, выпалывая злополучную траву.
Она и не заметила, как за своими угрюмыми мыслями допила всю бутылку. Как мысли из угрюмых превратились в отчаянные. Как она села прямо на бордюр и, сотрясаясь от рыданий, начала жаловаться Генке на свою жизнь, на то, как подло с ней поступал Антон, как не любили его ее родители, как разваливался прямо на глазах ее бизнес, как утекали сквозь пальцы последние деньги и перспективы на лучшую жизнь.
На такой жаре она опьянела куда больше положенного и рыдала на могиле еще, наверное, час, умоляя Генку помочь ей со всем этим разобраться и сделать так, чтобы они с Антоном стали, наконец, счастливы.
Очнулась она уже тогда, когда над кустами закружили комары и мошки, предвещая наступление вечера. Что за черт! Нужно срочно убираться отсюда, а не то проблем не оберешься. В последний раз обернувшись и зажав в кулаке початую пачку печенья, она направилась к выходу.
В электричке ее накрыла очередная волна жалости к себе. Ну почему кому-то все идет в руки легко, а ей все время приходится продираться к рогу изобилия через плотно переплетенные друг с другом заросли?
В институте она могла неделю корпеть над билетами и все равно ничего не сдать, в то время, как ее однокурсницы, отжигая всю ночь в ночных клубах и выучив один-единственный билет, его и вытаскивали.
После института, не дав себе ни дня передышки, она побежала вперед, к яркой путеводной звезде своей самодостаточности, в то время как ее подруги отправлялись родителями на морские курорты «отдохнуть» от тягот студенческой жизни.
Отдохнув пару-тройку лет, они открывали бизнесы, продавали их с прибылью и укатывали в теплые края, а ее магазин загнулся после стольких лет отчаянной реанимации наполовину сдохшей лошади.
Столько лет она карабкалась на вершину, все лишь для того, чтобы с грохотом с нее свалиться, больно ударив копчик и осознав, что тебе уже сорок, а ты все так же бедна, как и в девяностых, с той лишь разницей, что здоровье твое оставляет желать лучшего, а друзья разбежались врассыпную.
От нервов и бесконечных стрессов у тебя поседели волосы, на лбу прорезались морщины, тебя замучили постоянные депрессии, и все вокруг кажется унылым, тусклым и мрачным.
Так и проехала она весь путь до Москвы, поедая соленые крекеры и плача, не обращая внимания на жалостливые взгляды, обращенные к ней с разных сторон.
Глава 4.
Из липкой пучины отчаянных воспоминаний ее выдернул знакомый голос.
– Теперь вспомнила?
Она задумчиво посмотрела на него. Как же это возможно? Хотя, если вспомнить последние события в аэропорту и исчезновение «Пуделя», поверить можно было во все, что угодно.
Она неуверенно подошла к нему и протянула руку, пытаясь потрогать.
– Не бойся. Я теплокровный. Мне и самому непросто убедить себя в том, что я сам себе не приснился, но если ты веришь в теорию существования параллельных миров, мы, возможно, попали в один из них.
– Что ты имеешь в виду?
– Я тут почитал кое-что на досуге, и узнал, что есть такая теория, по которой у каждого человека имеется несколько вариантов развития судьбы, и каждый из них живет параллельно друг другу. Ты можешь чувствовать, осязать и понимать лишь один, но существуют и другие линии жизни, в которых все может быть немного иначе. То есть, в одном из этих параллельных миров я вроде как жив. Но ты живешь в другом и не можешь ни видеть меня, ни знать об этом. Но после твоего слезоточивого похода на кладбище пласты реальности, возможно, как-то сдвинулись, и ты смогла увидеть то, чего не должна была. Как тебе такое объяснение?
– Похоже на ярко выраженный шизофренический бред, если честно.
– Тогда давай просто не будем искать никаких гипотез и пытаться рационализировать происходящее. Мы же не видим электричества, но верим в него. И Бога не видим. И времени. И мыслей тоже. Но при этом мы же не отрицаем существования всего этого?
– Насколько я помню, ты был атеистом раньше. Воспитанным в самых лучших традициях советской идеологии.
Он промолчал. Подумав немного, он произнес:
– Пойдем, покурим, что ли? – и выудил из кармана пачку сигарет.
Они вышли на балкон, достали сигареты. Она с удивлением заметила, что снова курит. Летом две тысячи пятнадцатого она бросила, потому что сигареты покупать стало просто не на что. А бесконечно побираться по улицам, «стреляя» сигареты, было стыдно даже ей.
Зато оказалось весьма занимательным опровергнуть всю эту чушь про трудность борьбы с многолетней никотиновой зависимостью. Как выяснилось, дай ей только повод, и она убежит от тебя, словно трусливый заяц. Все убегают от тебя, словно трусливый заяц, когда у тебя нет денег, чтобы дать взаймы, и нет настроения, чтобы развеселить.