Без права выбора
Шрифт:
У разведчика существует некое шестое чувство, которое вырабатывает в нем его сложная и опасная жизнь. Оно складывается из чуткого восприятия и немедленного сопоставления сотен мелких деталей: оттенков поведения людей, мимоходом брошенных фраз, случайных на первый взгляд совпадений — словом, из сотен мелочей, которые обычно остаются незамеченными.
Борис Лошкарев обладал этим чувством, которое можно назвать интуицией. Операция «Клубок» была не первой, в которой он принимал участие. Если даже не считать небольших поручений отца,
Сказать по правде, уезжать из Астрахани ему не очень хотелось. В июне должна была состояться его свадьба. Лариса, его невеста, была коренной астраханкой, дочерью бывшего чиновника, и ее родители не очень благосклонно смотрели на приезжего петербуржца, к тому же занимавшегося неизвестно чем. О своей работе в ЧК Борис, естественно, не распространялся.
Сейчас в Ростове Лошкарева больше всего угнетало то, что в Астрахани его срочный и таинственный отъезд рассматривается как банальное бегство. Особенно, наверное, старается «тещенька», как за глаза называл Борис мать Ларисы.
Уже несколько раз через связную Веру Лошкарев передавал Зявкину короткие письма, адресованные в Астрахань, не рассчитывая получить ответ.
Впрочем, операция полностью захватила его, и времени для переживаний оставалось мало. Интуиция настойчиво твердила Лошкареву, что вот-вот начнутся главные события.
Когда в квартиру, где «корнет Бахарев» так уютно устроил Анечку Галкину и есаула Филатова, под вечер пришла некая дама в строгом черном платье, Борис понял: «Есть!»
Он сам открыл ей дверь. Она спросила, не здесь ли живет Анна Семеновна Галкина.
— Проходите! — спокойно сказал Борис, пропуская даму вперед. Долю секунды она колебалась, потом вошла. Он скорее почувствовал, чем услышал, что за дверью стоит еще кто-то, может быть, и не один. Борис плотно закрыл дверь на щеколду и громко позвал:
— Анечка! К вам гости!
Едва заметно дрогнули брови Галкиной, вышедшей навстречу.
— Валерия Павловна, дорогая! — воскликнула она. — А я как раз завтра собиралась к вам с новостями. — Она хотела было обнять гостью, но они как-то разминулись.
— Здравствуйте, милочка! — ответила дама низким голосом, бесцеремонно проходя в комнату, где у стола сидел настороженный есаул Филатов.
— О, какое приятное общество! — продолжала гостья. — Я не помешаю?
— Это моя благодетельница, — сказала Анна Семеновна Борису. — Разрешите, Валерия Павловна, представить вам хозяина этого гостеприимного дома — Борис Александрович Бахарев, — корнет.
Борис щелкнул каблуками, гостья протянула ему руку. Слегка прищурившись, она простреливала глазами комнату и вдруг, будто пораженная громом, широко их раскрыла.
— Что это? —
— Полно вам, сударыня! — оборвал ее вдруг Филатов. — На сцене в Киеве у вас получалось значительно эффектнее. Скажите лучше, как вы нас нашли? Господин Новохатко не дремлет?
Валерия Павловна сделала страшные глаза, указывая ими на Бориса.
— Странно, Иван Егорович, — начала она, — мне…
— Ничего странного! — сказал Филатов, резко вставая. — Этому человеку я доверяю больше, чем самому себе. Он спас мне жизнь!
Борис сделал протестующий жест.
— Прошу прощения, я вижу, что вам надо поговорить. Милости прошу. — Он усадил даму в кресло. — Я не стану вам мешать. Между прочим, вчера один грек на базаре обещал мне добыть бутылку вина. Она как раз была бы кстати. Анечка, постарайтесь насчет стола, а я мигом.
Валерия Павловна вопросительно посмотрела на Филатова. Тот был непроницаем. Борис взял с вешалки фуражку и пошел к двери. Он почему-то долго не мог справиться со щеколдой, гремя ею и толкая дверь изнутри, наконец она открылась.
Борис вышел на улицу и в наступивших сумерках увидел на противоположной стороне человека, который упорно делал вид, будто ничем не интересуется.
Борис постоял, прикуривая у ворот. Потом зашагал к рынку. Из ворот вышел второй человек и двинулся за ним.
Так они дошли до рынка. Несмотря на поздний час, там еще было многолюдно. Не торопясь, Борис шел сквозь толпу, незаметно посматривая, не отстал ли от него провожатый. Но тот, видимо, был не новичком в таком деле и ухитрился очутиться рядом с Борисом, когда тот подошел к одному из ларьков, за прилавком которого стоял молодой черноволосый парень.
— А! Здравствуй, гражданин-товарищ! — сказал он Борису. И, внимательно посмотрев на его лицо, добавил: — Что имеешь? Сахарин? Мыло?
— Сахарин будет завтра, сейчас, Костя, бутылку вина нужно.
— Вино! — сказал Костя, глядя в сторону непрошеного свидетеля. — Видали, опять ему вино, будто у меня винный погреб. Ну да ладно!
Он нагнулся и достал из-под прилавка большую темную бутылку.
— Три миллиона!
— Бога побойся, Костя, ты ж православный…
— А ты бога не боялся, — горячо подхватил Костя, и у прилавка вспыхнул обычный на ростовском рынке горячий торговый разговор.
…А тем временем не менее горячий разговор продолжался в комнате небольшого домика неподалеку от базара.
— Я не понимаю ваших обвинений, — говорил, расхаживая по комнате, Филатов. — Я знаю только одно: никто в тот трудный час не пришел ко мне на помощь, хотя я знаю, что у штаба была такая возможность. Совершенно верно поступила и Анна — этот корнет был для нас единственной надеждой. Не к Новохатко же ей было идти!
— Но вы, по крайней мере, убедились ли хоть в том, что это за человек? — спросила Валерия Павловна.