Без работы
Шрифт:
Знакомство Сергея с Геннадием состоялось вот как. Днем Сергей успешно уладил важный вопрос, по которому он, в сущности, и приехал в столицу. Все было теперь у него на мази. Настроение располагало отметить. Вернувшись на Ярославский вокзал, довольный Сергей позволил себе пропустить пару бутылок ершистого пива. И сразу почувствовав обострившуюся необходимость в общении, принялся шляться туда-сюда по вокзалу, ища с кем почесать языком. Желающих было мало. Наконец у билетных касс поездов дальнего следования Сергей обнаружил «нормального старика», тот уделил говорливому постовому внимание. Старик даже успел кое-что рассказать о себе. Сергей любил говорить, но порой мог и послушать.
Как оказалось, Геннадий был бомжем. Он сам называл себя бомжем, не стесняясь этого социального статуса. С его слов получалось, что он почетный старожил — ярчайший из представителей привокзального конгломерата, имеющий плюс ко всему ценные связи. Он знался с местной элитой — коммерсантами и проводниками. Те предлагали работу за вознаграждение. Сам старичок спину не гнул, а подкидывал предложения другим безработным бездомным, прося процентик с оговоренного заработка. Один раз Геннадию вместо денег дали тумаков — выбили зуб и сломали ребро. С тех пор он подходил к выбору кандидатур более осторожно. Когда Крючкову стало понятней, кто сидит рядом, деловой разговор состоялся.
— В общем, так, паря, — закряхтел бомж, — завтра, с десяти утра до четырех вечера у Красных Ворот нужен человек-бутерброд. Триста рублей получаешь. Десять процентов мне отдаешь. Стало быть, двести семьдесят рублей за труды. Пойдешь?
— А что значит «человек-бутерброд»? — попробовал уточнить Павел.
Геннадий хмыкнул, отвернулся, скрывая гримасу презрения. Затем вновь повернулся и проговорил:
— Это когда на тебя надевают рекламную хню, и ты ходишь с этой хней вдоль Садовой. Только далеко нельзя уходить, чтобы все время быть на виду. Понял?
— Да, — усмехнулся Крючков. — Вообще-то я немного другую работу ищу.
— Так ты скажи — пойдешь или нет? Человек ждет, — встрял Сергей в разговор.
«Все же лучше, чем разгружать мешки с цементом, — подумал про себя Павел. — Завтра все равно никаких интервью не предвидится. А двести семьдесят рублей будут не лишними».
— Пойду, — сказал он.
— Вот — разговор, — одобрил решение постовой. Получив согласие, Геннадий посмотрел на Павла более благосклонно. Теперь оставалось как-нибудь скоротать время. Сергей отправился взять себе крепкого пива. Старик приложился к баклаге, после чего погрузился в медитативное созерцание; он не шевелился, только изредка облизывал кончиком языка пельмешки своих обветренных губ. Павел раскрыл книгу «Зверобой», прочел пару страниц, но был вынужден отложить в сторону — вернулся еще более повеселевший Сергей и полез с разговорами.
Все рассказы бывалого постового напоминали дневную подборку телевизионных программ НТВ. Его можно было представить ньюсмейкером передач о провинциальных коррупционерах, криминальном разгуле и жизни людей в милицейских погонах. Старик Геннадий также получил слово. Бомж ударился в воспоминания и поведал чуточку о своем прошлом.
Еще при Советах Геннадий работал в артели старателем. Золотоносный прииск располагался на безымянной речушке в Сибири. Добытчики организовали большую запруду, собрали плавучее сооружение — драгу. На этой, величиной с пятиэтажный дом, драге имелся цепной экскаватор, что черпал со дна и поднимал на борт грунт. Геннадий стоял у конвейера, где под напором воды двигалась, перемолотая, с барабанным грохотом порода, и на рифленых резиновых ковриках оседал тяжелый песок. Это и было то самое золото. Его сваливали в специальную емкость, закрывали винтовой крышкой, опечатывали и с вооруженной охраной везли на аффинажный завод. Имелись другие способы добычи золота, о коих знал бомж. Геннадий был настоящим профессионалом. Но по каким-то причинам потерял работу, дом и семью. Куда это делось, он не распространялся. На вопросы докучливого приставаки Сергея старик отвечал очень расплывчато. «Живут еще люди. Живут», — приговаривал он, потирая свой лоб изуродованной, покрытой коростой рукой, где не хватало фаланг у среднего и указательного пальцев. Павел заметил, что в глазах старика загораются недобрые огоньки, но тут же меркнут, как два облитых водой уголька.
К компании подошла пожилая нетрезвая дама и наигранно высокопарно представилась Любовь Францевной. Пребывая в каком-то придуманном поврежденным сознанием мире, она стала настойчиво уверять, что каждый день ровно в тринадцать часов в условленном месте ее поджидает барон Манфред фон Рихтгофен, с которым она познакомилась, находясь на гастролях в Берлине.
— Да… Ждет тебя ухажер с топором, — смеялся над Любовью Францевной бомж Геннадий. На что Любовь Францевна неожиданно грубо и громко ругалась.
Постовой пошел забирать свой багаж. Ночью поезд дальнего следования отправлялся в родной городишко. На смену Сергею приперлись два неопрятных заряженных алкогольным весельем бродяг. Любовь Францевна, кутаясь в драную куртку, рассказывала, как на одном светском рауте граф Реутов уговаривал дать поцеловать ручку. На что она отвечала: «Мой милый граф, если вы с завязанными глазами собьете фитиль этой горящей свечи клинком своей шпаги, моя рука в вашем распоряжении».
— И даже одеколону «Цветочный» бухнем, — сипел один из бродяг.
— Заткнись, тварь! — вскрикивала Любовь Францевна. Она вновь начинала ругаться. На что бродяги отвечали ей издевательским хохотом.
Крючков поднялся с сиденья. Ему сделалось не по себе от мысли, что незаметно он сам превратится в такого же жалкого, сумасшедшего бомжа. Он почувствовал, что в океане пятнадцати миллионов чужих человеческих судеб его тянет на самое дно, туда, где в конце концов равнодушный к надеждам и чаяниям Левиафан проглотит его как микроскопичную долю городского планктона. Никто не заметит, как он растворится и сгинет в холодной пучине безразличного ко всему мегаполиса. Все это пролетело в сознании Крючкова, как кадры прокрученного на огромной скорости фильма. Между тем черта невозврата еще не была пройдена, и он может вернуться домой.
С такими мыслями наш герой вышел из здания вокзала на улицу и остановился у входа. От летящего снега у него зарябило в глазах. Сквозь белые хлопья вырисовывались диковинная островерхая башня и казематы Казанского вокзала, округлый фасад Дома культуры железнодорожников и мрачная крепость универмага «Московский». Площадь была на удивление пустынной. Только изредка по Краснопрудной, выкидывая из-под колес серую талую кашу, проносились машины.
Порыв ветра полоснул по щеке. Крючков зажмурился и что есть силы сжал кулаки.
— Нет, — проговорил он. — Рано сдаваться. Нужно терпеть.
Решительно шагнув в Москву, Павел побрел через вьюгу вокруг огромного терема.
«Я не знаю, что будет завтра, — размышлял он. — Может быть, впереди меня встретит удача. Я только спугну ее, думая о преждевременном бегстве. Что ждет меня дома? Никаких перспектив. А Москва — это город возможностей. Многие люди, попав сюда, оказывались на краю пропасти, но в результате достигли успеха. Поэтому, даже когда мне становится страшно и тяжело на душе, все равно нужно держаться, бороться за свое будущее и не терять веру».