Без семьи
Шрифт:
«Харчевня большого дуба», где мы провели предыдущую ночь, была расположена на расстоянии одного километра от скачек, в пустынной и мрачной местности. Хозяевами ее были муж и жена, наружность которых отнюдь не внушала доверия. Найти эту харчевню даже ночью было нетрудно – туда вела прямая дорога.
На следующее утро я сам погулял с Капи, накормил и напоил его, чтобы быть уверенным, что он не останется весь день голодным; потом привязал его к повозке, которую он должен был стеречь.
Затем мы с Маттиа отправились на скаковое поле и тотчас же принялись играть. Мы играли до самого вечера. Кончики пальцев
Наши товарищи устали еще больше, чем мы. Некоторые из номеров начали у них срываться. И вдруг большой шест, который служил им для упражнений, упал на ногу Маттиа. Боль была настолько сильная, что Маттиа закричал. К счастью, повреждение оказалось несерьезным. Нога была ушиблена, кожа на ней содрана, но кость была цела. Тем не менее идти Маттиа не мог.
Как тут быть?
Мы решили, что он останется ночевать в повозке Боба, а я один пойду в «Харчевню большого дуба». Мне необходимо было узнать, куда направится завтра семья Дрискол.
Несмотря на усталость, я шел быстро и довольно скоро пришел в «Харчевню большого дуба». Но напрасно искал я наши повозки. Около харчевни стояли какие-то жалкие двуколки с холщовым верхом, большой барак из досок и две крытые фуры, откуда при моем приближении раздалось рычанье хищных зверей, но повозок семьи Дрискол нигде не было видно. Повертевшись вокруг харчевни, я заметил свет в одном из окон и, предполагая, что там еще не все спят, постучался. Хозяин, отталкивающее лицо которого я заметил еще накануне, отворил дверь и направил фонарь прямо на меня.
Я видел, что он узнал меня. Но вместо того чтобы впустить меня в дом, он спрятал фонарь за спину, огляделся вокруг и прислушался.
– Ваши повозки уехали, – зашептал он. – Отец велел вам догонять его в Луисе, не теряя времени. Счастливого пути!
И, не прибавив больше ни слова, он захлопнул дверь перед самым моим носом.
Я уже настолько знал английский язык, что мог понять эту фразу. Но одного, и самого главного, я не понял. «Луис» – сказал хозяин харчевни, а что это: город или местечко? И где он находится? Да если бы я и знал, где находится Луис, я все равно не мог сейчас идти туда, так как мне пришлось бы тогда бросить больного Маттиа. Невзирая на переутомление, я пустился в обратный путь и через полтора часа лежал уже в повозке Боба, рядом с Маттиа.
Рассказав ему в нескольких словах о том, что произошло, я немедленно заснул. Сон восстановил мои силы. Утром я проснулся, готовый идти в Луис, если только Маттиа сможет сопровождать меня.
Выйдя из повозки, я подошел к Бобу, который встал раньше меня и теперь разводил костер. Я смотрел, как он, стоя на четвереньках, изо всех сил дул на огонь. Вдруг мне показалось, что я вижу Капи. Но моего Капи почему-то вел на поводке полицейский.
Пока я задавал себе вопрос, что бы это значило, Капи, почуяв меня, сильно рванулся и вырвался из рук полицейского. Мгновенно он очутился возле меня. Полицейский подошел к нам.
– Это ваша собака? – спросил он.
– Моя.
– Тогда я должен вас арестовать. – И он крепко схватил меня за руку.
Увидев это, Боб поспешил к нам.
– Почему вы хотите арестовать этого мальчика?
– А вы что, его брат?
– Нет, я его друг. – Сегодня ночью мужчина и мальчик с помощью приставной лестницы проникли в церковь святого Георгия. С ними была эта собака, которую они посадили их караулить. Но ворам помешали. Они были захвачены врасплох и удрали через окно, оставив собаку в церкви. Я был уверен, что собака поможет мне найти жуликов, и вот теперь уже поймал одного. А где твой отец? Я ничего не ответил: я был убит.
Однако я прекрасно понял, что произошло: Капи был взят у меня не для охраны повозки, а для того, чтобы стеречь и предупредить тех, кто будет обкрадывать церковь. Повозки уехали поздно ночью потому, что кража была обнаружена и пришлось скорее спасаться бегством.
Но я должен был теперь позаботиться о себе. Какова бы ни была их вина, надо защищаться и доказать свою непричастность, надо объяснить, что я делал этой ночью.
Пока я размышлял таким образом, Маттиа, услыхав шум и наш разговор с полицейским, выскочил из повозки и, хромая, подбежал ко мне.
– Скажи ему, что я не принимал участия в краже, – попросил я Боба. – Ведь я был с вами до часу ночи. Затем пошел в «Харчевню большого дуба», поговорил с ее хозяином и тотчас же вернулся сюда.
Боб перевел мои слова полицейскому, но они его нисколько не убедили, скорее наоборот:
– Как раз в четверть второго ночи воры и забрались в церковь. А если мальчик ушел отсюда в час или несколькими минутами раньше, как вы утверждаете, он вполне мог оказаться в церкви в это время.
– Но отсюда до города ходьбы больше четверти часа, – возразил Боб.
– Ну, а если он бежал? – сказал полицейский – И кто мне докажет, что он ушел ровно в час?
– Я могу вам поклясться! – воскликнул Боб.
– Вы? – усмехнулся полицейский. – Сперва следует узнать, чего стоит ваше показание. А пока что я забираю мальчишку, он объяснит все на суде. Маттиа кинулся ко мне. Я подумал, что он хочет поцеловать меня на прощанье.
– Мужайся, – шепнул он мне, – мы тебя не оставим! И только после этих слов он поцеловал меня. – Возьми Капи! – обратился я к Маттиа по-французски.
Но полицейский понял меня:
– Нет-нет, собака останется у меня. Она помогла мне найти одного – поможет найти и других. Меня арестовывали не в первый раз, но теперь я испытывал какой-то особенный мучительный стыд. Тогда меня обвинили в краже своей собственной коровы, и мне нетрудно было доказать несправедливость подобного обвинения. Но в настоящее время я как бы действительно являлся сообщником воров.
Камера, куда меня заперли, нисколько не походила на ту деревенскую тюрьму, где я сидел в первый раз. Это была уже настоящая тюрьма. Единственное окно было загорожено толстыми железными прутьями; о побеге нечего было и думать. В камере имелась только скамья для сиденья и койка для спанья.