(Без)условная любовь
Шрифт:
Вот только он не будет так глуп больше. Не поведется.
Парень доковылял до комнаты, сел на кровать, покрутил телефон в руках, думая… Разблокировал.
По-хорошему, надо бы не читая удалить, но любопытство… Он объяснял себе это элементарным любопытством. Надеялся, что любопытство. Ведь у него есть Катя, и его так кроет от ее присутствия, даже мыслей о ней, что ни одной Алисе не снилось.
Филимонова писала ему уже неделю. Он все ждал, когда поймет — нифига это не даст, но она не сдавалась. Сегодня тоже.
Алиса: «Привет. Я скучаю. Набери меня».
Через десять минут.
А: «Я же вижу, ты читаешь. Так
Почти сразу следующее:
А: «Обижен — прости. Я уже сто раз извинилась. Сколько еще нужно?».
Через три еще одно:
А: «Не игнорируй меня, Андрей. Я знаю, тебе не все равно. Так же, как и мне».
Он их разом прочел, и пока читал — новое прилетело.
А: «Ты там с ней? Со своей новой девушкой? Брось ее, Андрей. Она тебе не нужна, я все поняла, я хочу попробовать еще раз. И ты хочешь, мы оба это знаем. Не блокируешь меня, читаешь… Мстишь, наверное. Но я потерплю. Ради тебя — потерплю…».
Андрей читал и чувствовал, как скулы судорогой сводит.
Стерва гребаная. Если бы она только знала, на что он готов был пойти ради этих слов еще пару месяцев тому. Да он бы раненым идиотом к ней навстречу несся. Без костылей и обезболивающего, а сегодня…
Это только злило. Хотелось телефон о стену разбить. Или ответить что-то едкое. Такое, как она когда-то отвечала. Не так пела птичка, как теперь поет. Совсем не так…
И не верил он ей. Не понимал, чего она хочет, но не верил. Только вот… действительно же не блокировал. Не мог себе же объяснить — почему, но не блокировал. Перед Катей стыдно было, перед мамой, но… Рука не поднималась.
Думал ведь, что излечился окончательно, а вон оно как… Какой-то нерв сердечный дергается еще. Лишь бы Катя не узнала… И лишь бы сил хватило нерв этот выжечь.
Парень вышел из диалога, в очередной раз оставляя его без ответа. Зашел в переписку с Катей, непроизвольно улыбнулся.
Пролистал чуть назад, начал перечитывать… Его это успокаивало. Катино присутствие, напоминание о ней, мысли, а сейчас очень надо было успокоиться, вернуться в реальность, где все так хорошо, отбрыкаться от тьмы, которая начинает расползаться вокруг с каждым новым сообщением от Алисы.
— Все будет хорошо, Коть, не переживай. Я обещал тебе безусловно.
Говорил и верил в то, что так и будет.
Глава 13
— Мариш, брось сигарету, — Леонид стоял за спиной жены, прислонившись к забору-сетке, отгораживавшему сад детского дома, к которому они приехали, от улицы. Пока они стояли снаружи. Марина нервничала — решила, что если не покурит — умрет… Вот только дым в легких особо не помогал потушить панику. К сожалению. — Мы и так опаздываем уже, на два договаривались.
Женщина кивнула, даже не оглянувшись на мужа, посмотрела на часы. Два пятнадцать. Ну ничего… Не критично. Вот сейчас она еще одну выкурит и можно идти… Трясущимися руками к пачке потянулась, достала сигарету…
— Так, все, прекращай. Ты к ребенку приехала на встречу или как? Дети курящих не любят, — Леонид не выдержал, подошел к жене, отобрал сигарету, сломал, в урну выбросил, потом пачку уже в своем кармане спрятал, игнорируя жалостливый взгляд Марины.
Боится… Ежу понятно, что боится. Он и сам боится. Причем еще больше, пожалуй. Она-то с Сергеем уже знакома, а у них с Леонидом сегодня первая встреча
— Только обещай мне, Лень, что если ты поймешь, что не готов все же — скажешь. Не хочу тебе жизнь усложнять, — Марина говорила, глядя в глаза мужу своим искренним и таким беззащитным взглядом. Леонид даже не знал, как на слова отреагировать хочется — съязвить, как она сама делает с родными обычно или правду сказать — он решение давно принял, еще задолго до встречи с ребенком.
— Идем уже, а о своем желании жизнь мне не усложнять вспомнишь, когда снова решишь, что нам надо спортом заняться. Вот где у меня спорт твой сидит уже, — Лёня взял Марину за руку, жвачку вручил, — жуй, — и пошел уверенным шагом в сторону здания, в котором находился знакомый кабинет заведующей детским домом, а еще все те дети, которые ждали… Кто-то родных, кто-то двоюродных, кто-то не связанных с ними кровью, но способных поделиться теплом.
От мыслей о том, сколько же тут недолюбленных детей, мурашки шли по телу. Пожалуй, не появись в его жизни Катя, Леонид и не задумывался бы особо о том, что случается с нелюбимыми детьми, а не появись Марина — не бежал бы с таким энтузиазмом по выложенной плиткой дорожке в сторону двери здания.
Заведующая встретила их приветливо, хотя и с долей смущения во взгляде и голосе. Ей до сих пор было неловко за тот случай, когда у Самойловых сорвалось усыновление. Женщина понимала, что ее вины тут нет, да и тот малыш в хорошую семью попал в конце концов, но… Не стоят в ее кабинет очереди. И раз уж люди (а видно ведь, что люди хорошие), решили рискнуть, открыть свое сердце чужому ребенку, нельзя с ними так…
— Добрый день, — Леонид улыбнулся, протянул руку, пожал.
— Здравствуйте, — заведующая перевела взгляд с лица мужчины на женское — Марина тоже улыбнулась, кивнула, но видно было, что нервничает. — Вы на встречу с Сережиком нашим?
— С ним, — Леонид поймал себя на мысли, что впервые такое обращение слышит. И ему нравится. Надо запомнить, вдруг и самому ребенку это по вкусу?
— Они на прогулке сейчас, на заднем дворе. Если хотите, можем пока поговорить — вдруг какие-то вопросы есть, а потом выйдем, я вас познакомлю…
Самойловы переглянулись. Марина плечами пожала, отдавая инициативу в руки мужа.
— Хорошо. Тогда расскажите нам, пожалуйста, о нем, как он к вам попал, когда…
— Присаживайтесь.
Разговор предстоял не пятиминутный. Женщина рассказывала, а у Самойловых поочередно руки сжимались, которыми они продолжали друг друга сдержать. Родителей у мальчика нет — что мама, что отец — такие же детдомовские. Их даже местные стены помнили еще. Вместе росли, влюбились, получили жилье, переехали, женились. Насколько было известно — жили дружно, не слишком богато, но счастливо, потом случилось горе — угорели в своей же квартире. Сереже повезло, выжил, да только родственники только дальние, которые и родителей его забирать не захотели в свое время, что уж о нем говорить? Вот и оказался в детском доме. Около трех лет тому, родителей почти не помнит, грустит… Тут все дети грустят часто, но грусть Сережика отчего-то особенно за душу берет.