(Без)условная любовь
Шрифт:
Садится у окна, глядит в сад — что зимой, когда заснежено все, что весной, когда цветет, что летом — в самую жару, что осенью, в листопад, и шепчет, маму зазывая… Знает, что мама не сможет прийти, забрать его, но все равно шепчет.
Тихий ребенок, ласковый, тянется ко взрослым, но нет у них столько времени и душевных сил, чтобы каждому дыру в сердце заткнуть, которая должна быть заполнена родительской любовью. К сожалению, нет.
— Нам сказали, все формальности будут до полугода длиться.
— Это если повезет. Может и дольше. Я не из вредности, поймите правильно. Просто будьте
— Мы готовы, — Леонид ответил, улыбнулся — сначала женщине напротив, потом жене. Чтобы обе не сомневались.
— Тогда пойдемте знакомиться.
Группа детей — мальчики и девочки, от четырех и, пожалуй, до восьми лет оккупировала тот самый внутренний двор. Здесь было неплохо. И песочница, и качели, горка даже, машина из колес, деревья, цветы… Если не знать, что находится игровая площадка на территории детского дома, а играющиеся тут дети — сироты, легко подумать, что это обычный двор, а вокруг квартиры, а не «палаты» на двенадцать человек.
Марина с Леонидом остались в стороне, молча наблюдая за детьми, заведующая же подошла к воспитательнице, шепнула, что к Сереже пришли.
Леонид пытался не смотреть на Марину — хотелось самому определить — где тот самый почти что их ребенок. Не больно-то получалось, если честно.
— А ты с ним знакомилась уже?
— Да. Вот он, — женщина кивнула на одного из мальчишек. Сидел поодаль остальных, на деревянном ограждении песочницы, держал в руках палку, увлеченно что-то рисуя на земле. Видно было, что ребенок весь в процессе, даже язык высунул от усердия. Смешной такой… Маленький совсем…
А ведь Леонид отчего-то даже не подумал толком, что такое шесть лет. Поле вон четыре, она совсем еще кнопка, а тут всего на два года больше…
Сережа и не заметил бы, что к нему пришла знакомая, если бы не подошедшая заведующая, которая попыталась аккуратно отвлечь от занятия, но он все равно дернулся, когда женская рука легла на плечо.
Она что-то сказала (далеко было — не слышно совсем), он сначала на нее смотрел, что-то спросил, потом оглянулся в ту сторону, куда женщина кивнула. Детские глаза расширились, он рванул было, потом застыл — оглянулся на свой рисунок. Решал видимо, готов ли пожертвовать им ради разговора. Жалко было… Старшие мальчики затопчут ведь, как увидят, что он отошел… Но решил, что еще нарисует, бросил палку, пошел к навестившим его гостям…
— Здравствуйте, — Сережа бесстрашно заглянул в глаза незнакомого мужчины, протянул руку.
— Здравствуй, — отказывать ребенку в рукопожатии Леонид не стал, улыбнулся, на корточки присел, чтобы и его разглядеть мальчику было удобней, и ему самому. — Меня Леонид зовут.
— А я Сергей. А ты — Марина, — он повернулся к женщине, точно так же протягивая руку. — Я помню. Ты приходила.
— Да, мне приятно, что помнишь, — Марина задержала в своих руках детскую ладошку дольше, чем того требовали элементарные правила приличия, но она такой теплой была, такой нежной, отпускать не хотелось. Дыхание сперло при мысли, что совсем скоро они вот так, за руку, по городу идти будут,
— Можете отойти вон туда, на скамейки, там тихо будет, поговорите, — заведующая улыбнулась потенциальным родителям, подталкивая их с Сережей в уголок, скрытый от глаз других детей. Не из вредности — из жалости скорей. Это ведь так горько, когда не к тебе пришли. Часто после таких посещений кто-то злится, кто-то обижается. Да и неизвестно еще, получится ли из этого что-то. — А я пока тут подожду, вы как поговорите — возвращайтесь.
Довольно интересная тройка направилась к той самой скамейке. Взрослый мужчина с полуседой головой, но пружинящей походкой. Красивая взрослая женщина, у которой наверняка все всегда под контролем и в пределах нормы. И мальчик. Маленький. Слегка косолапый, нерешительно мнущий руки за спиной, идя между этими двумя великанами.
Заведующая смотрела на эту картину, и сама не поняла, как слезы на глаза навернулись. В такие моменты, и на этом контрасте куда отчетливей становится видно, что и свитерок у Сережика заношен уже, на локтях вон практически до дыр стерся, и ботинок правый каши скоро попросит, стоптался из-за косолапости. Но важнее другое — для счастья ему не новый свитер или башмаки нужны. Он и в этих будет счастлив, лишь бы было, кого мамой назвать, и к кому обратиться, как к отцу.
— Сережа, мы хотели с тобой познакомиться поближе.
Марина с мальчиком сели на скамейку. Сначала Сережа даже бедра ее коснулся своим боком — теплым, вот только взгляд ее поймал, испуганный, отодвинулся. Марина как поняла этот его жест, захотела себя же стукнуть, да поздно.
Леонид же снова на корточки присел, пытливо заглядывая в детское лицо.
Он для себя уже все понял, на самом-то деле. Их ребенок. Сомнений нет. Но хотелось это же в его глазах увидеть, ведь это серьезное решение, принимать которое должны не только «благодетели».
Сережа же взгляд отводил постоянно, из-за стеснительности или почему — надо было разобраться.
— Меня Леонидом зовут, я муж Марины, — старший Самойлов имя свое повторил, улыбнулся, — с ней вы уже знакомы. Тебе сколько лет?
— Шесть.
— А мне вон скоро шестьдесят будет. Представляешь?
Привлечь внимание ребенка оказалось не так уж и сложно. Самойлова это мысленно «улыбнуло». Значит, есть еще порох в пороховницах. Сережа поднял взгляд, с удивлением смотря на мужчину. Это польстило. А потом уже пришло время детской неосознанной лести для Марины.
Мальчик на нее взгляд перевел, удивленный.
— А тебе тогда сколько? Я думал, ты молодая…
Марина рассмеялась. Никому в мире не спустила бы такой комментарий. Никому, кроме Сережика.
— Я моложе. Ему повезло просто, что я согласилась за такую развалину замуж выйти, — женщина подмигнула мальчику, он зарделся, а потом мужу. Тот, к сожалению, был уже не в том возрасте, чтобы краснеть, стоит только поймать взгляд красивейшей из женщин, но шутку оценил.
— Вы хотите меня усыновить? — Сережа так быстро главный вопрос задал, что пара даже опешила. Думали, надо будет кругами ходить, нельзя сходу надежду давать. А вдруг не срастется? Но когда ребенок вот так в лоб тебя спрашивает… Не врать же.