Без Веры...
Шрифт:
Вот и решил показать, что у книжного мальчика сорвало-таки планку и он решился показать зубы. Вырос волчонок.
Процитировал подходящих несколько фраз из рыцарских романов, выбрав одного из немецких писателей, почти неизвестных в России. Писал он о рыцарях и рыцарстве времён Тридцатилетней Войны, притом без особых прикрас.
Проскочило. Не без огрехов, но я не первый и не последний в нашем классе, который изменился едва ли не в одночасье. Возраст такой. Переходный. Слов таких гимназисты не знают, да и считаются они едва ли не неприличными,
Да и Парахин, говоря по совести, числился в классе отнюдь не за былинного богатыря. Рослый, здоровый… но откровенно рыхлый и трусоватый. Мешок.
Единственное, после драки приходится демонстрировать окружающим проснувшуюся боевитость, борзость и мстительность. Во-первых — есть за что. По матушке, да при свидетелях, в гимназической среде посылать не принято, по крайней мере — не у нас.
Отсюда и снисходительно отношение к добиванию ногами. Вроде как за дело получил, по мнению гимназического сообщества.
Во-вторых, чтобы не нарываться на «проверки» и разного рода подлянки от чрезмерного рода азартных бойцов. Вроде как — некогда! Не до вас. Видите, весь горю!
Отсюда и улыбочки, ухмылочки тому же Струкову и парочке шакалов соответствующего калибра. Надеюсь дотянуть до каникул, а там — экстернат, и к чёрту гимназию!
Ну а нет, так хоть оставшиеся дни до каникул спокойно проживу. У меня и без того дел невпроворот. Сразу — попаданчество, семейные проблемы, дура Фрося, экстернат, экзамены… Драк ещё не хватало!
С одним Парахиным проблем выше крыши. Я ему тогда, вопреки ожиданиям, колено всё ж таки не сломал. Весу не хватило, как я понимаю. И сил. Оно вроде бы и немного надо, но когда у тебя вес в полбарана, да ещё и имеющимися возможностями пользоваться толком не научился, то и неудивительно.
Ногу ему не сломал, а только выбил, хотя говорят — очень серьёзно. Пока непонятно, но последствия будут, и скорее всего — хромота до конца жизни.
А вот потом уже, когда бил жёсткими рантами полуботинок по лицу, сломал челюсть и лицевую кость. Зубы, что удивительно, не выбил, хотя местами надорвал кожу на морде лица.
Не могу сказать, что жалею. То есть можно было бы избежать этой ситуации без ущерба для моего здоровья и (что немаловажно!) репутации, избежал бы. Неинтересно мне быть героем «Аниме про школу», вот вообще!
Плюнул бы на «страшную мстю» всем обидчикам, и ушёл в закат, не оглядываясь. Но раз приходится быть с этими людьми, не учитывать их нельзя. Поэтому буду многозначительно улыбаться, намекая на продолжение… а потом забуду, и надеюсь, что навсегда!
История с Парахиным продолжения пока не получила, и надеюсь, не получит. В классе у нас почти сорок мальчишек, и историй со сломанными рёбрами, руками и ногами, с проломленными головами и прочими неизбежностями суровых гимназических реалий, каждый год от десятка до двух.
Согласно официальным показаниям, он перелезал через забор, да и запнулся мордой в землю. Думаю, он с большим удовольствием сдал бы меня своему отцу
А пока…
«Встреча войска, возвращающегося из похода», — снова вернулся я к теме, мельком глянув на то, как мальчишку поднимают обратно на лавку и брызгают водой из графина в лицо.
Тишина… все мы, и Федора Ивановна в том числе, пишем сочинение. Только скрип пёрышек, шелест бумаги, да изредка жужжание бьющейся о стекло мухи. И духота…
Сосредоточившись наконец-то, бульдогом вцепляюсь в сочинение и разматываю, не забывая о каллиграфии, правильной пунктуации и тому подобных наиважнейших вещах. Благо, лингвистика некоторым образом перекликается с филологией, да и в школе я был отнюдь не двоечником.
Дописав черновик, несколько раз проверяю на ошибки и описки. Нормально? Да вроде… Выдыхаю облегчённо, так что даже Франц Иосифович недовольно поднял голову. Кривовато улыбаюсь ему и пожимаю плечами — дескать, простите, так уж получилось. Виноват!
Педагог снова погружается в чтение, а повернувшийся зачем-то Струков успел заметить тень моей улыбочки, и кажется, принял её на свой счёт. Не могу сказать, что очень уж этому рад, но и не огорчён.
Не обращая более ни на что внимания, аккуратнейшим образом переписываю сочинение на беловик. В отсутствии ошибок я почти уверен, но в гимназии нещадно снимают баллы даже за недостаточно выверенную линию в заглавной букве.
А вот так вот! Проверять будут даже черновик, и избыток помарок или неаккуратный почерк могут стать причиной для того, чтобы снизить балл! Красивый, каллиграфический почерк, равно как умение писать письма и складно говорить, являются важнейшими маркерами, отделяющими элиту от необразованного быдла.
Мнение это имеет право на существование, но элитарии в Российской Империи сделали упор исключительно на гуманитарную составляющую образования, притом не на умении думать, анализировать и составлять выводы, а на красивом почерке, риторике и затверженных цитатах. Бред, как по мне… но и лезть в это болото, пытаясь как-то переменить его в лучшую сторону, я не собираюсь.
Пишу так тщательно, как это вообще возможно. Не дай Бог посадить кляксу!
Проверив ещё раз кусаю губы и пожимаю плечами. Чёрт его знает… вроде всё хорошо.
Струков снова оглядывается, а потом ещё и ещё… Не знаю, что он там себе понапридумывал, но взгляды эти раздражают донельзя. Нервы и так на пределе, а тут он… в гляделки играть вздумал.
Когда он повернулся в очередной раз, я тяжело поглядел на него, и мальчишка резко отвернулся, завертевшись на скамье, и наконец-то перестал доставать меня. Забыв о нём, ещё раз проглядываю беловик…
— Я закончил, Франц Иосифович, — негромко говорит Женя Реутов, вставая с места и подходя к педагогу с листами. Тот, сделав пометки, забрал листы, и под завистливыми взглядами остальных, выпустил Женьку из класса.