Без Веры
Шрифт:
– Меня теперь будут судить? – не сказала, скорее, проблеяла она, тяжело поднимаясь из-за стола. Коленки позорно дрожали. Руки тряслись. В голове царил полнейший сумбур. И лишь одна мысль выделялась из всех остальных своей беспощадной определенностью: «Все, допрыгалась, дура! И черт тебя дернул когда-то оформиться на работу в это гадючье гнездо! Чего добивалась? К чему стремилась? До чего доигралась?» – Меня посадят?
– Не мне решать, – коротко бросил ей Главный. – Там будет видно. Все материалы на тебя я придержу у себя. Дальше они никуда не пойдут – пока. А ты отправляйся работать. И не вздумай пуститься в бега. Нужна будешь, вызову. Все, – отрезал он и уткнулся в какие-то документы…
Она оказалась нужна уже в свою следующую смену. В отличие от первой встречи на этот раз Главный мучил ее вопросами часа полтора.
«Сколько раз вступала в интимные связи с заключенными?» – «Только два раза». – «Врешь, овца шелудивая! Мне известно как минимум о четырех таких случаях». – «Но ведь это неправда! Это поклеп!»
«Какие лекарства передавала своим пациентам?» – «Один раз – оксибутират натрия, еще пару раз реланиум». – «А еще омнопом и промедол. [1] Чего ты пытаешься врать, идиотка? Ведь нам все известно. Ведь за подобными препаратами ведется строжайший учет».
1
Оксибутират натрия – барбитурат; реланиум – сильный транквилизатор; омнопом и промедол – морфины. Схема хищения из больничной аптеки наркосодержащих лекарственных средств, описанная в романе, на самом деле не жизнеспособна. Действуя так, как Стрелкова, в нагляк, спалиться легко уже на первом заходе. И ни один лепила, если он не дебил, так воровать морфины и не подумает. Обычно в больницах действуют но следующей схеме: например, медсестра получает в аптеке две ампулы омнопома. Одну она по-честному вводит больному, вторую заменяет инъекцией анальгина с димедролом, которая дает похожий обезболивающий эффект. Но заныканная ампула нужна в пустом виде, так как ее надо сдать для отчетности в аптеку. Поэтому омнопом из нее выбирается в шприц, в котором и выносится за пределы больницы.
«В каких количествах изымала наркотики?» – «Да понемножку! В медицинских целях. Поверьте, только для этого!» – «Ха! Так и поверил! Сестра милосердия!» – «Но это правда! Только для тех пациентов, кому совсем плохо».
«И сколько на этом загребла бабок, тварь?» – «Я не помню. Немного. Ну… долларов двадцать, не больше». – «Нет, больше. Приплюсуй к этой двадцатке еще десять лет заключения».
«Кому продавала наркотики?» – «Не помню». – «Нет, помнишь!» – «Поверьте, я, правда, не помню! Их много, а я одна».
«И каково тебе трахаться с зеками? Понравилось?» – В ответ гробовое молчание. – «Не слышу?! Ты это делала по любви? Или за деньги? А может, у тебя бешенство матки?»
«И за щеку тоже брала? Че молчишь-то, подстилка дешевая?!»
«Ладно, на сегодня достаточно. На, подмахни: „С моих слов записано верно, мною прочитано“».
…Потом были еще три-четыре подобных допроса в кабинете у Главного. Всегда с глазу на глаз. Какие-то дурацкие, ничего не значащие вопросы, которые поражали ее своей несуразностью. Порой эти вопросы повторялись по нескольку раз. Иногда две трети из сказанного не заносилось в протокол.
А потом произошло то, чего она подсознательно ждала, но никак не решалась признаться себе, что подобное неизбежно.
Но это, конечно, произошло. В пятую или шестую ее встречу с начальником…
– Подойди ко мне, – неожиданно приказал он ей, прервав на полуслове допрос.
Словно находясь под гипнозом, она поднялась, обогнула рабочий стол Главного.
– Встань здесь… Так, хорошо. Раздевайся.
– Не поняла. – Действительно, в первый момент не дошло до нее, чего желает начальник. – Как, совсем?
– Конечно, – ухмыльнулся ее мучитель. – Хочу посмотреть, что же ты из себя представляешь.
– Не буду, – нерешительно покачала она головой, отчетливо сознавая, что это всего лишь пустые слова. Куда она денется!
– Нет, ты разденешься. – Мясистая рожа начальника приобрела выражение довольного жизнью кота, набившего до упора брюхо жратвой. – Ты забыла о том, что хранится вот здесь? – Главный хлопнул ладонью по сейфу. – Все документы сегодня же могут оказаться там, где им и положено находиться. И тебе звездец, девочка. Полный звездец! Ты ж понимаешь. Ты же не дура… Она, красавица, ведь ты не стеснялась вонючих похотливых бандитов. Так чем же я хуже?… Ну! Жду!
И она начала трясущимися руками расстегивать пуговички у себя на халате…
«Шантажируя меня накопленным материалом, эта сволочь теперь превратит меня в свою наложницу, – размышляла она позже, когда пришла в себя. – А кроме того, надо быть готовой к тому, что уже в ближайшее время получу предложение, вернее, приказ, работать на администрацию. Доносчицей. Стукачкой. Агентом. Или как там у них называется эта грязная „должность“? Одним словом, быть теперь мне, идиотке, последней шкурой, которая на отделении станет выискивать компромат на своих сослуживцев. И докладывать об этом наверх. О, черт! Ненавижу!!!»
Она верно определила ту перспективу, что была ей уготована: во-первых, наложница, а во-вторых, оперативный агент, давший подписку о сотрудничестве и неразглашении…
Она ошиблась только в одном. Работу ей предложили совсем не на отделении.
– Пиши. – Главный протянул ей чистый лист бумаги и ручку.
– Что? – Она подняла на начальника растерянный взгляд.
– Заявление. – Хитро блеснул поросячьими глазками Главный. – На увольнение по собственному желанию. С сегодняшнего дня. По стандартной форме. Знаешь, как? Писала когда-нибудь?
– Да. – Па мгновение на нее накатила горячая волна животной радости, она уже была готова вздохнуть с облегчением: «Ура-ура! О, непомерное счастье! Все обошлось как нельзя лучше. Я просто увольняюсь. И даже „по собственному“. Этот мерзавец со мной наигрался, я ему надоела, и он решил дать мне „вольную“ без каких-либо неприятных последствий. Я свободна!..»
«…Нет! – тут же оборвала себя она. Волна радости лишь облизала ей ноги и сразу же откатилась назад. – Нет, не свободна! Никогда так просто эти мерзавцы не отпускают на волю своих рабов. А ведь я сейчас его рабыня. Он вцепился в меня мертвой бульдожьей хваткой. И будет держать, пока не подохну. А заявление об увольнении – просто завязка какой-то закрученной комбинации, в которой мне уготована роль простой пешки. А пешкой совсем не жалко пожертвовать. И она почти никогда не проходит в ферзи… Тебе еще предстоит помучиться, девочка!»
– Чего ж ты не пишешь, Стрелкова? – проявил нетерпение Главный. – О чем задумалась?
– Ни о чем. – Качнула головой она и принялась корпеть над заявлением…
Потом, как того подспудно и ожидала, она подписывала какие-то бумаги о сотрудничестве и неразглашении. Даже толком их не читая. Просто подписывала, и все. Находясь в какой-то прострации.
– Ну, вот и умница. – Главный сгреб все подписанные ею обязательства и сложил их в ту самую папку, где хранился собранный на нее компромат, оставив лишь заявление об уходе. Завизировал его: «Не возражаю…» и, довольный, откинулся на спинку своего кресла. – С заявлением сегодня же в кадры. А сейчас внимательно слушай, что тебе предстоит…