Без Веры
Шрифт:
– И когда, говоришь, улетают эти саперы? – спросил я и с удовольствием заметил сам за собой, что безразличие, еще десять минут назад намертво сковывавшее и тело, и разум, постепенно отпускает меня и на его место вновь заступает живой интерес к событиям, происходящим за стенами гаража.
Кристина своим появлением вновь вернула мне жажду жизни, тягу к дальнейшей борьбе. И мой мозг снова начал активно перебирать варианты того, как мне отсюда свалить. И просчитывать, нельзя ли извлечь для себя какую-нибудь пользу из того, что кум сейчас с головой погружен в решение проблем личного обогащения и меня отодвинул на второй план. Почему бы не воспользоваться моментом и не попробовать уйти в бега прямо сейчас? И плевать на увечные ноги! Плевать, что ничего не готово к побегу и я, скорее всего, загнусь где-нибудь в таежной глуши от голода или простуды! Всяко лучше, чем медленно подыхать в землянке у Чечева.
…Я не сомкнул глаз в эту ночь. Лежал на тонкой подстилке, вперившись невидящим взором во тьму гаража, и перебирал в голове варианты побега. Так, как делал это уже не единожды. Не одну и даже не десяток бессонных ночей я провел с января в мечтах о свободе. Но раньше все было не настолько паршиво, нежели сейчас. Тогда я всерьез рассчитывал на помощь извне. И тогда у меня было время на тщательное обдумывание и подготовку побега, я мог позволить себе не спешить. Сейчас же надо мной дамокловым мечом нависла угроза в любой момент оказаться на глухой таежной заимке в лапах безжалостного и злобного прапора Чечева. А потом и вовсе сгинуть.
И никто бы не знал, где могилка моя!
Надо было спешить, чтобы этого не произошло.
Вроде бы, ничего полезного для себя я не мог извлечь из появления в Ижме военных. Ну приехали, да и черт с ними! Мне-то какое дело до них; им-то какое дело до меня! Но то ли интуиция, то ли сам Господь Бог подсказали мне, что именно здесь кроется мой ничтожнейший шанс вырваться на свободу.
И к утру после долгих ночных размышлений этот шанс обрел облик плана побега из Ижмы.
– Помнишь, как ты еще в апреле рассказывала, что со своей подружкой пускала ракеты? – сразу же начал я брать быка за рога, как только Кристина вновь появилась возле ворот гаража.
– С Анькой-то? Было такое, – призналась Крис. Она последнее время частенько заглядывала в гости к Анне Шевчук, муж которой, Паша, работал на зоне – той, что я недавно топтал, – и был единственным из вертухаев, с кем я тогда мог позволить себе поддерживать более-менее теплые отношения. Возможно, потому, что Шевчук был чем-то вроде моего крестника, которого я спас от смерти, реанимировав после того, как он полез в распределительный щит и угодил под несколько тысяч вольт. Возможно, потому, что честный, прямой и даже в какой-то мере простодушный прапорщик Паша казался белой вороной на черном фоне своих продажных и хитреньких сослуживцев.
– Ей тогда Павлик принес эти ракеты, – трещала Кристина, прижавшись губами к щели в воротах. – С зоны. Целую упаковку. Такие картонные трубочки, как новогодние хлопушки. Дергаешь за веревочку и…
– Ты должна раздобыть мне эти трубочки, – перебил я.
– Зачем тебе ракеты? – насторожилась Крис. – Ты что, все-таки собираешься прикончить дядю?
– Собираюсь уже давно. И ты это знаешь. Но только сейчас твой дядя мне нужен живым. Так что, за его жизнь пока можешь не беспокоиться.
– Я и не беспокоюсь! Мне на него наплевать! – горячо прошептала Кристина. – Давно наплевать, раз уж мне пришлось выбирать между ним и тобой. Я выбрала тебя, Костя. А значит, я против дяди. Слышишь? Я с тобой, милый!
– И готова помочь?
– Да! Скажи только, что делать, и я сделаю все, что смогу. Если надо, умру за тебя! – Я расслышал, как Крис то ли из-за промозглой погоды, то ли от переизбытка чувств подозрительно часто зашмыгала носом.
– Так уж и умрешь! Нет, крошка. Умирать ни к чему. Ты мне нужна живая. И ты должна помочь мне, красавица. Ведь так? – еще раз переспросил я.
– Так. Костя, ты все же собрался бежать?
– Да.
– Сейчас?
– В ближайшие дни.
– И у тебя уже готов план?
– Нечто вроде него, – довольно расплывчато ответил я и честно признался, тут же подумав, что грех скрывать от Кристины всю авантюрность сценария бегства из Ижмы, который я разработал за прошедшую ночь: – Планом эту фантазию, что я изобрел, назвать может только очень большой оптимист. Или дурак. Но это все, что я смог придумать. Ничего другого в голову не пришло.
– А мне в этой фантазии найдется местечко? – тут же поинтересовалась Кристина. – Или я только должна раздобыть ракеты, и все? Больше ни в чем участвовать мне не доверишь?
– Еще как доверю, – улыбнулся я, с удовольствием отметив, что девочка так и рвется в бой за меня. – Тебе здесь отведена главная роль. Слушай, что надо делать.
– Слушаю.
– Для начала, – начал рассказывать я, стараясь не упустить какую-нибудь незаметную, но важную мелочь, которую добавить потом, может, будет уже невозможно, – ты должна втереться в доверие к дяде. Так чтобы он увидел, что ты сломлена, что ты смирилась. Ты – сама покорность. Ты – само послушание. Ты ходишь на цырлах, лишь бы дядюшка не забрал у тебя меня. И вот когда он поверит. – Я блаженно зажмурил глаза и елейным загадочным голосом проворковал: – Когда он поверит, тогда-то все и начнется…
Хитрый-хитрый, осторожный и бдительный, но кум поверил тому, что племянница ни с того ни с сего превратилась в пай-девочку, сразу и безоговорочно. Резкие перемены в характере строптивой Кристины, как ни странно, не насторожили повидавшего всего в жизни вертухая. Пожалуй, настолько хотелось несчастному дядюшке видеть свою племяшку именно такой, какой та вдруг предстала перед его очами в последние дни, что застила проницательный взор Анатолия Андреевича блаженная пелена. И забыл он и о том, что бесплатный сыр бывает лишь в мышеловках, и о том, что не к добру происходят в непослушных племянницах столь разительные перемены. В лучшем случае, эти племянницы в ближайшее время начинают чего-нибудь клянчить в награду за свою нежданную добродетель, в худшем – выкидывают такое! В этом плане Кристина не была исключением.
Наконец-то выпущенная из-под ареста, весь первый вечер свободы она потратила на постоянные уверения дядюшки в своей полной лояльности и нерушимости родственных уз, которую больше никогда не поставит под сомнение во имя какой-то псевдолюбви к уголовнику.
– Нет, конечно, я очень нуждаюсь в нем, – разглагольствовала Кристина, сидя на кухне напротив Анатолия Андреевича и скромненько потягивая из блюдечка чай, – но если б я знала о том, что он пишет в тех письмах, которые я относила Баранову, неужели бы стала потворствовать этому бесу в подготовке побега. Согласись, дядя, что я меньше кого-либо заинтересована в том, чтобы вновь потерять Костоправа.