Без выбора

Кистяева Марина

Глаза Виты распахнулись, превратившись в два озера.

А он всё наступал.

Она сильнее вжалась в стену, руки раскрытыми ладонями распластала на стене. И дышала часто-часто, отчего её красивая грудь ритмично поднималась и опускалась.

Роман наступал. Остановился напротив жены, руки расставив по обе стороны от неё.

Маленькая… Куда меньше его.

В груди боль разрасталась, душила его нестерпимо.

– Что же ты, сука, творишь? – он сбавил обороты, и начал говорить уже тише. –

Что, Губастая… Стоишь, глазками хлопаешь, невинная вся такая. Только я тебе не верю. Ни хера. Всё… Хватит, Вита. Думал, моей любви хватит на двоих. Ни х…я. Не хватило, да, Губастая?

Вита открыла рот, чтобы что-то сказать, но он покачал головой, останавливая её.

– Сделаешь аборт? Убьешь моего ребенка? Я тебя убью следом. Не посмотрю ни на свою любовь одержимую, ни на что. Моя любовь к тебе ненормальна, как аденома. А аденому вырезают… Или знаешь что, Виталина… Роди мне ребенка. МОЕГО ребенка. Роди и уёб…й на всё четыре стороны. Я тебя отпущу. Что? Как тебе такой вариант? Жизнь ребенка на твою свободу. Отличная сделка. Я ещё и бабла на счет кину.

Пощечина не совсем удалась, всё-таки Вита была зажата между его телом и стеной. Да и его расставленные руки не давали маневренности.

– Ты – идиот! – прилетело следом.

Он ожидал другой реакции. Какой и сам не знал.

Наверное, согласия.

Свобода же для Виты была ценнее всего…

Она так и не стала его.

Как и ЕГО ребенок, никогда не станет для неё любимым и родным.

Пощечина немного отрезвила.

– Ты…

– Ты – дурак, Багровский! – теперь уже кричала она. Глухо. Хотела, видимо, громко, а не получалось.

И в глазах слезы заблестели. А ещё обида. Та, которую не сыграешь.

В груди что-то заскребло, притормозило его.

– Вита!

– Что, Багровский, вот что? Ты… ты… - Вита подняла руку, собираясь отвесить ему ещё одну пощечину, но он перехватил. Сжал не сильно, но не вырваться. Какая же у неё нежная кожа! – Пусти, извращенец чертов! Ты – псих неконтролируемый! Ты что подумал… Что я ребенка убью? Сделаю аборт! Да ты… Пусти, я сказала! И дверь отопри! И так не любят, понял меня? Не любят!

Он видел, нет, чувствовал, как её всю заколотило. Она забилась, пытаясь вырваться, но Рома сильнее сжал её.

– Вит!

– Пусти, сволочь! Ты… Ты как вообще до такого додумался! После того, что между нами было накануне! К черту… Это Надя собирается, а я хочу её отговорить! Вернее, она сама не хочет, но боится… Да что я тебе рассказываю! Ты меня ни в грош не ставишь! Ты…

Он набросился на её губы, не зная, как предотвратить истерику. Губы… Губы Виталины, невероятно мягкие, сочные, вкусные. Самые желанные. Набросился на них, словно вечность не целовал. А в голове только одна мысль – она не собиралась убивать ИХ ребенка.

Вита сопротивлялась,

укусила его. Он сильнее сжал её.

Не отпустит!

Никогда…

– Хватит, - оторвавшись от нее, Роман зафиксировал её тело. – Прости… Хватит.

– Нет… Пусти.

Его тряхануло, когда он увидел, как по её щекам побежали слезы. Тонкие хрустальные дорожки, разрисовывающие не щеки Виты – его сердце. Все её обвинения справедливы. Он сорвался, не сдержал своего буйного характера. Обидел её.

Но он её не отпустит.

– Надя беременна?

– Пошёл ты…

– Вита!

– Что, «Вита»?

Он ничего не ответил.

Дотронулся губами сначала до одной щеки, слизывая соленую дорожку. Потом до второй.

Руки, что с истинно женским отчаянием и упорством отталкивали его, замерли. Вцепились в его рубашку.

– Успокойся… Пожалуйста… Я лоханулся. Прости. Я сошёл с ума, когда дома увидел тест на беременность и разбросанные вещи. Ты спешила, и я подумал самое худшее.

Вита совсем по-детски шмыгнула носом и внезапно обмякла в его руках.

– Ты, правда, меня любишь?

Её вопрос прозвучал наивно в аспекте их обоюдного взрыва.

Романа самого колотило, он прикладывал титанические усилия, чтобы дальше не упасть. Ниже. Он оскорбил Губастую, обидел, наговорил такого, что самому стало тошно. Но всё говорило о том, что он прав.

А слова Нади послужили последним подтверждением.

Прозвучало слово «аборт».

– Люблю. Очень.

Ещё один всхлип.

– А почему не говорил… никогда…

– Я показывал. Вернее, пытался. Вит, не умею я ухаживать за девушками. А ты… Ты не просто девушка. Ты моя Губастая.

– Я тебя убью, Багровский. Убью.

– Не буду сопротивляться.

Она затихла.

Больше ничего не говорила, лишь стояла, безвольно откинувшись головой к стене.

– Пусти меня, Ром.

– Нет.

– Я хочу сесть.

– Пошли на диван.

– Багровский, я хочу-сесть-тут. Дверь ты всё равно запер. И дай мне попить. Воды.

Всё естество Романа противилось, чтобы разжать руки. Казалось, что именно сейчас, вот в эти минуты, он может окончательно отворотить от себя Губастую.

Приложив титанические усилия, всё же разжал и отошёл. Воды в гостиной не оказалось, и он едва ли ни бегом смотался на кухню.

Вита сидела на полу. Как маленькая девочка. Обхватила ноги руками и положила на них голову.

Такая беззащитная.

Уже носящая под сердцем их ребенка.

Роман себя не узнавал. Если будет накручивать дальше, снова сорвется не туда.

– Держи.

Он протянул стакан с водой. Она приняла его и жадно выпила, после чего вернула ему. Роман поставил его сбоку, относить куда-то не собирался даже.