Без выстрела
Шрифт:
— Пошли, пожалуй! — поторопил Костя, когда все собрались у ручья. Но Степных повременил, давая Ивану Александровичу время умыться и утолить жажду. Обжигающая холодом вода ручья взбодрила горного инспектора.
Ведьма уже натягивала поводок.
— Я вам обязан жизнью, друзья! — просто сказал Иван Александрович.
— Пожалуй, ему одному! — кивнул на бакенщика Моргунов и честно признался: — Я только виноват перед вами…
— Бросьте, пожалуйста! — отмахнулся Пряхин.
Легко перескочив валежину за ручьем, собака потащила Степных
Степных освободил собаку от поводка.
— Догадался, — сказал он. — Пошел по ручью. Только в какую сторону?
— Ясно, что вниз. К реке, — уверил Костя.
— Наверное, парень на это и рассчитывал, — что мы подумаем так! — усмехнулся бакенщик, почесывая за ухом лайку. Поправив на плече ремень винчестера, он встал и зашагал вверх по ручью.
— Ищи, Ведьма, ищи!
Пожав плечами, Костя пошел за ним. Горный инспектор замыкал группу.
Наверное, этот прозрачный и не очень торопливый ручей умел показать свой характер во время весеннего паводка. Лишенные коры лесины с отмытыми добела корнями, забытые на берегах полой водой, могли бы кое-что рассказать об этом. Их шрамы от ударов о камни уже не могло залечить время — ничто не излечивает мёртвых; их удел обращаться в прах. Но, потеряв кору, они обрели нетленность — высушенная солнцем и ветром древесина стала плотной и твёрдой, словно кость лосиного рога.
Давным-давно умершие деревья в союзе с живым лесом и кустарником заслоняли подступы к ручью. Но гонимые жаждой олени пробивались через все преграды, протаптывая чёрные тропы к наиболее глубоким омутинкам. И одной из таких троп ушёл прочь от ручья человек с кирзовой полевой сумкой, когда решил, что ручей сбил со следа погоню.
Отыскивая эту оленью или кабарожью тропу, Василий Степных шагал прямо по руслу. Плеск режущейся об ноги воды заглушал шорохи тайги. Но вместе с ним вверх по ручью шла Ведьма, которой не нужно было ничего слушать. Она обходилась запахами.
Лайка умудрялась обследовать оба берега — убегала вперёд по одному, чтобы возвратиться по другому. Воротясь, вертелась некоторое время в поле зрения хозяина, а потом снова уносилась куда-то. Тропа, по которой отвернул преследуемый человек, покамест не находилась. И Костя опять начал сомневаться в правильности выбранной дороги.
— На кой чёрт понесло бы его в тайгу? Конечно, к реке подался. А там — берегом. Уж чего проще…
Его старшие товарищи отмалчивались. Ивану Александровичу было не до споров, а Степных знал, что идет в нужную сторону. Эту уверенность подтверждала собака, начиная беспокоиться возле загораживающих русло поваленных деревьев: преодолевая препятствия, человек оставлял на них свой запах. Объяснять этого студенту бакенщик не пытался — к чему лишние разговоры?
Азарт погони, волнующий кровь, более других свойственен охотникам. Но не поэтому рассудительный и хладнокровный Степных шёл по следу неизвестного ему человека Он во всём любил ясность. Нужно спросить беглеца, почему убегает, кто он.
Почти смерклось, когда Василий Степных остановился, поджидая спутников. Те подошли, с безразличием очень усталых людей разбрызгивая ногами воду.
— Будем ночевать, — объявил он.
Не перечил даже несговорчивый Костя. Иван Александрович, благодарно взглянув на бакенщика, пожалел:
— Эх, топора нет.
Степных показал на завал принесённого ручьём леса:
— Без топора дров найдем.
Через полчаса у завала горел костёр, а Пряхин делил на три равные части оставшиеся пирожки и плюшки. Оранжевое пламя металось по густой чёрной воде. Деревья засыпали, потому что утих ветер. На смену шороху листьев и хвоинок пришли таинственный шорох трав, потрескивание веточек под чьими-то мягкими шажками, царапанье коготков. Ведьма свернулась клубком поодаль от костра, но время от времени поднимала голову. Тогда уши у нее нервно вздрагивали, слушая ночь.
Обтерев подолом косоворотки винчестер, Степных аккуратно повесил его на куст, книзу стволом. Разулся, пристроил возле огня портянки.
— Советую посушить обувку, — сказал он. — С мокрыми ногами ночевать плохо.
Против этого восставало утомление, делавшее тело негибким и ленивым. Но слова бакенщика, ни к чему не обязывающие, воспринимались как приказание. Костя с горным инспектором покорно сняли обувь.
Посапывая трубочкой, Пряхин смотрел в пламя, наслаждаясь отдыхом. Для него ночлег у костра был привычным: смущала только неподходящая к обстоятельствам одежда. Костя Моргунов переживал такое впервые.
С момента, когда в кармане чужого плаща рука нащупала холодный прямоугольник обоймы, он как бы катился под уклон на лыжах. Дух захватывало от необычности происходящего, раздумывать было некогда!
Костёр на берегу ручья остановил стремительный бег; разрешил присмотреться, прислушаться, рассредоточить внимание. Позволив себе это, Костя удивился сначала, а потом оробел. Тьма за костром, тишина, оглушительно пульсирующая вместе с кровью в висках, могли быть всем — и направленным в сердце стволом пистолета, и готовым к прыжку неведомым зверем, и бездонной пропастью на расстоянии двух шагов от огня.
— Послушайте, товарищ! — вполголоса, стараясь казаться равнодушным, окликнул студент Василия. — Что, если он, ориентируясь на огонек, вздумает перестрелять нас?
Степных повернулся без улыбки, но в его взгляде Косте почудилась насмешка. А может, отсвет костра заиграл так в зрачках?
— В такую темень никуда не полезет. Глаза выколешь…
Мысленно студент согласился с бакенщиком: например, он, Костя, не полез бы. Но, чтобы слышать голос собеседника, выразил сомнение: