Шрифт:
Судья надел пенсне, долго его поправлял, потом посмотрел на нас и сообщил нам дурные новости:
– Подсудимый Вустер, – сказал он (о, кто сможет описать мои ощущения в этот миг!), – приговаривается к уплате штрафа в пять фунтов.
– Великолепно! – воскликнул я. – Я готов хоть сейчас.
Я был очень рад ликвидировать неприятности с правосудием за столь умеренную плату. Я окинул взглядом море голов в судебном зале и, как на островке спасения, остановил свой взгляд на Дживсе.
– Послушайте, Дживс! – крикнул я. – Есть у вас пять фунтов?
– Не переговариваться с публикой! – остановил меня судебный пристав.
– То есть как это? Должен же я достать деньги! Есть пять фунтов, Дживс?
– Есть, сэр.
– Прекрасно.
– Вы что, друг подсудимого? – уставился на него судья.
– Его покорный слуга, ваша милость.
– Тогда внесите штраф клерку.
– Хорошо, ваша милость.
Судья кивнул головой в мою сторону. В средние века после этого жеста с заключенного снимали восемнадцать тонн цепей и испанские сапоги, наскоро вставляли остатки костей и выпускали на свидание с любящей семьей. Увы, теперь это делается гораздо менее торжественно!
Судья опять надел свое пенсне и грозно взглянул на Сиппи.
– Хуже обстоит дело другого подсудимого, – продолжал судья. – Он совершил нападение на полисмена при исполнении им своих служебных обязанностей. Согласно показаниям полисмена, подсудимый нанес ему удар в область желудка и препятствовал ему выполнять свой долг. Я допускаю, что в день гребных состязаний между университетами Кембриджа и Оксфорда позволительно несколько более развязное поведение, чем обычно, но такое вопиющее хулиганство не может быть оправдано ничем. Посему вышеназванный подсудимый приговаривается к лишению свободы на тридцать дней без замены штрафом.
– Нет, позвольте! Я не согласен, – протестовал бедняга Сиппи.
– Молчание! – возгласил судебный пристав.
– Следующее дело! – бесстрастно объявил судья.
Насколько мне не изменяет память, дело было так.
Раз в году я обычно забываю обо всем на свете и вспоминаю дни прошедшей юности. Это бывает в день гонок между Оксфордом и Кембриджем. И вот в такой день я встретился на улице с Сиппи, как раз напротив «Ампира».
Сиппи выглядел почему-то очень мрачно.
– Берти, – говорил он, когда мы с ним шли к Пиккадилли, – моя душа изныла. (Сиппи считает себя писателем, хотя живет на средства старой тетки, и говорит, особенно если выпьет, высоким стилем.) Я не могу преодолеть свою тоску.
– Что с тобой, дружище?
– Завтра я должен ехать и провести три недели с абсолютными идиотами – друзьями моей тетки Веры. Она желает, чтобы я непременно присутствовал.
– Кто же эти друзья тетки? – сочувственно осведомился я.
– Некие Прингли. Я не видел их с десятилетнего возраста, но сохранил о них самые отвратительные воспоминания.
– Дело скверно. Неудивительно, что ты пал духом.
– Весь мир против меня, – жаловался Сиппи. – Что я могу сделать?
Тогда мне в голову пришла гениальная идея.
– Вот что, старина, – сказал я. – Тебе нужно раздобыть полицейский шлем.
– Шлем? Зачем, Берти?
– Я бы на твоем месте не стал терять даром времени, вышел бы на середину улицы и взял бы шлем у полисмена.
– Да, но там внутри голова. Что мне с нею делать?
– Ну так что же?
Сиппи задумался.
– Я думаю, что ты прав, – произнес он, наконец. – Удивительно, как я сам не подумал об этом. Итак, ты мне советуешь взять шлем?
– Советую.
– Хорошо, я так и сделаю, – согласился Сиппи.
Вот почему я вышел из суда свободным человеком, а Оливер Рандольф Сипперлей, юноша двадцати пяти лет, перед которым открывалась блестящая карьера, по моей вине попал в тюрьму. Я счел своим долгом навестить узника. Сиппи сидел, опустив голову, в камере с чисто выбеленными стенами и с деревянной скамьей.
– Ну, как дела, старина? – соболезнующе спросил я.
– Я разорен, – ответил Сиппи жалобно.
– Ерунда, дело не так уж плохо. Ты очень хорошо сделал, что не открыл своего настоящего имени. Твоя фамилия не попадет в газеты.
– Это мне все равно. Меня беспокоит одно: как смогу я провести три недели у Принглей, находясь в тюрьме?
– Но ты же сам говорил, что не хочешь ехать!
– Дело не в моем хотенье, глупая башка! Я должен ехать. Если я не поеду, тетка начнет меня разыскивать и узнает, что меня приговорили на тридцать дней без замены штрафом.
– Н-да, – сказал я, – дело серьезное, и самим нам не найти выхода. Мы должны спросить совета у Дживса.
Я утешил его, как мог, и отправился домой.
– Дживс, – начал я. – Мне надо вам сказать нечто очень важное и существенное. Как вам известно, мистер Сипперлей…
– Да, сэр?
– Сидит.
– Сэр?
– Сидит в тюрьме.
– В самом деле, сэр?
– Сидит благодаря мне. Это я спьяна посоветовал ему снять с полисмена шлем.
– Неужели, сэр?
– У вас однообразные реплики, Дживс. У меня и так голова трещит от всей этой истории. Будьте любезны, кивайте, когда нужно, и только.
Я закрыл глаза и стал излагать ему факты.
– Начать с того, Дживс, что мистер Сипперлей находится в полной материальной зависимости от своей тетки Веры…
– Мисс Сипперлей из Паддока, Беклей-на-Муре, в Йоркшире, сэр?
– Она самая. Вы с ней знакомы?
– Не имею чести, сэр. Но мой кузен, живущий в Паддоке, немного знает ее. Он ее аттестовал как весьма властную и поспешную на решения, сэр… Но прошу прощения, сэр, я должен только кивать головой.
– Правильно, Дживс, но теперь уже поздно.