Без жалости
Шрифт:
— Я понимаю это не хуже тебя. Разве ты забыла? Ему показалось, что она съежилась прямо на глазах.
— Извини меня, Джон.
— Я тоже чувствую себя виноватым. — Келли запнулся, подыскивая слова. — Да, есть разница. В мире много хороших людей. Полагаю, что большинство относится к этой категории. Но есть и плохие. Нельзя рассчитывать на то, что они исчезнут, если их не замечать, так же как нельзя рассчитывать на то, что они станут хорошими, потому что большинство плохих людей останутся такими навсегда. Поэтому кто-то должен защитить хороших людей от плохих. Этим я и занимался.
— Но что удерживает тебя от опасности превращения в одного из них?
Келли задумался над этим вопросом, сожалея, что Сэнди оказалась сейчас
— У меня никогда не возникало такой проблемы, — произнес он наконец, избегая прямого ответа. И в это мгновение он понял, в чем заключается разница. Сэнди и такие, как она, ведут борьбу против чего-то неодушевленного, и ведут ее смело, рискуя собственным рассудком, сопротивляясь действиям сил, с причинами которых они не могут бороться. Келли и такие, как он, воюют против людей, они способны искать и даже устранять своих врагов. У одной стороны — абсолютная чистота намерений, но отсутствует ощущение удовлетворенности от результатов своих действий. Другая сторона получает такое удовлетворение, но только подвергаясь опасности стать слишком похожими на тех, против кого они воюют. Воин и целитель, параллельные войны, сходные цели, но зато какая разница в их действиях. Болезни тела и болезни самого человечества? Разве не интересно смотреть на это таким образом?
— Может быть, ответ на вопрос звучит так: мы воюем не против кого-то, а за.
— А за что мы воюем во Вьетнаме? — Сэнди снова спросила Келли, поскольку задавала себе этот вопрос не меньше десяти раз в день с момента получения той страшной телеграммы. — Там погиб мой муж, и я все еще не понимаю почему.
Келли начал говорить и тут же замолчал. По сути дела невозможно ответить на такой вопрос. Невезение, неудачное решение командования, плохой расчет на различных уровнях боевых действий, являющийся результатом случайных событий, — и вот тогда солдаты гибнут на далеком поле боя, и даже если ты находишься там, тебе далеко не всегда это понятно. К тому же Сэнди слышала, наверно, каждое оправдание из уст человека, смерть которого она оплакивала. Возможно, это и не должно иметь никакого смысла. Не исключено, что поиски подобного смысла вообще бесполезная трата усилий. Но даже если это и правда, как можно жить, не скрывая ее от себя? Он все еще раздумывал над этим, сворачивая на улицу, где жила Сэнди О'Тул.
— Твой дом нуждается в покраске, — сказал ей Келли, довольный тем, что дом действительно нуждался в косметическом ремонте.
— Я знаю. Но маляры мне не по карману, а сделать это самой нет времени.
— Сэнди, можно дать тебе совет?
— Какой?
— Вернись к обычной жизни. Мне жаль, что Том погиб, но ведь он погиб. Я тоже терял там друзей. Перед тобой целая жизнь.
Усталость на ее лице надрывала сердце Келли. Ее глаза окинули его профессиональным взглядом, скрывающим все, о чем она думала или что чувствовала внутри, хотя уже то обстоятельство, что она заставила себя что-то скрывать от него, о чем-то говорило Келли.
Что-то изменилось в тебе. Интересно, что и почему, подумала Сэнди. Он принял какое-то решение. Джон всегда был вежливым, почти забавным в своей чрезмерной учтивости, но печаль, которую она видела, которая почти равнялась ее собственному глубокому горю, теперь исчезла, и на смену ей пришло что-то, в чем Сэнди не могла разобраться. Это было странно, потому что раньше он никогда не стремился отдалиться от нее, спрятаться внутри собственной скорлупы, и она не сомневалась в своей способности видеть Келли насквозь, несмотря на любую выбранную им маскировку. В этом она ошибалась или, может быть, просто не была знакома с правилами игры.
— Мадам? — Он сделал жест в сторону дома.
— Почему ты такой любезный? Или доктор Розен..?
— Честное слово, Сэнди, он просто сказал, что тебя нужно подвезти? К тому же ты выглядишь ужасно усталой. — Келли пошел рядом с ней к дому.
— Не понимаю, почему мне так нравится говорить с тобой, — заметила она, подходя к ступенькам крыльца.
— Я что-то не заметил этого. Тебе это действительно нравится?
— Да, пожалуй, — ответила Сэнди, почти улыбнувшись, но уже через секунду улыбка ее погасла. — Джон, для меня это слишком скоро.
— И для меня тоже, Сэнди. Но разве слишком скоро быть друзьями?
Она задумалась.
— Нет, для этого не слишком скоро.
— Поужинаем когда-нибудь? Помнишь, я уже спрашивал?
— Ты часто бываешь в городе?
— Теперь чаще. У меня появилась работа — ну, мне нужно кое-что сделать в Вашингтоне.
— Что именно?
— Так, ничего особенного. — И хотя Сэнди почувствовала запах лжи, она, по-видимому, не имела своей целью причинить ей боль.
— Может быть, на следующей неделе?
— Я позвоню тебе. Я не знаком со здешними хорошими ресторанами.
— Я знакома.
— Отдохни как следует, — посоветовал ей Келли. Он не попытался поцеловать ее на прощанье или даже взять за руку. Всего лишь дружеская заботливая улыбка, прежде чем направиться к машине. Сэнди наблюдала, как Келли уехал, пытаясь угадать, что в нем такого, что отличает его от других. Она знала, что никогда не забудет выражение его лица там, в больнице, но каким бы ни был его взгляд, Сэнди знала, что ей нечего бояться.
Келли тихо ругался про себя, уезжая от ее дома. Теперь у него на руках снова были матерчатые перчатки и он протирал ими все внутри машины, до чего мог дотянуться. Нельзя было рисковать, принимая участие в подобных разговорах. О чем шла речь? Как, черт побери, он мог знать это? В поле все было гораздо проще. Ты опознал врага или, что того чаще, кто-то сказал тебе, что происходит, кто враг и где он находится, — подобная информация часто оказывалась неверной, но она по крайней мере определяла тебе позицию, с которой нужно начинать действовать. Однако в инструкциях по проведению операции никогда, вообще-то, не говорилось, каким образом она может изменить мир или закончить войну. Об этом ты прочтешь в газетах — информация, повторяемая репортерами, которым на все наплевать, полученная от офицеров, которые мало что знают, или от политиков, не потрудившихся выяснить это даже для себя. «Инфраструктура» и «кадры» были там любимыми словами, но он преследовал людей, а не инфраструктуру, что бы это слово ни значило, черт побери. Инфраструктура это что-то неодушевленное, против чего ведет борьбу Сэнди. Это не человек, совершивший гнусные поступки, за которым теперь охотятся, как за крупным опасным хищником. И каким образом все это применимо к тому, чем он занимается сейчас? Келли напомнил себе, что ему нужно взять под строгий контроль свои мысли, помнить, что он охотится за людьми точно так же, как он делал это раньше. Он не собирался изменять весь мир, просто хотел сделать чистым его маленький уголок.
— У тебя еще не прошла боль, мой друг? — спросил Гришанов.
— По-моему, у меня сломаны ребра.
Закариас опустился на стул, явно испытывая острую боль и тяжело дыша. Это начинало беспокоить русского. Такая травма могла привести к воспалению легких, а воспаление легких могло убить человека в таком ослабленном физическом состоянии. Охранники проявили излишнее рвение, избивая американского офицера, и хотя, это было сделано по просьбе Гришанова, он рассчитывал всего лишь на то, что они причинят боль американцу, не больше. Мертвый военнопленный не сможет сообщить русскому полковнику то, что он стремился узнать.