Без злого умысла

Все ключи, которые слесарь принес с собой, были уже опробованы, но массивные импортные замки держали дверь одноэтажного кирпичного домика намертво. Он бросил в сердцах ключи в маленький потертый чемоданчик, они звякнули жалобно и затихли. Слесарь нехотя вынул дрель, тяжело вздохнул, обернулся к стоявшим у изящной, кокетливой калитки людям, обвел их всех недобрым, укоризненным взглядом и сумрачно проговорил:

— Торопня до добра не доведет. Молодые вы,

Мохов внимательно оглядел дверь. Для этих мест, для города, она выглядела, конечно, непривычно. Ладно сработанные изящные завитушки инкрустации будто ажурной вышивкой покрывали поверхность двери. Красиво, что верно, то верно. Но Мохову не хотелось, да и нельзя было объяснять слесарю, что хозяйку этапируют сейчас из Москвы и сюда, в далекий сибирский городок, она прибудет не раньше чем через четыре дня, а обыск надо провести немедленно. Поэтому он только пожал плечами и сказал устало и тихо:

— Делайте, пожалуйста, что вас просили. У нас времени в обрез.

Слесарь оскорбленно поджал губы и вонзил дрель сантиметрах в пяти выше первого замка. Работал он споро и зло. Кряхтел, ругался, а то вдруг ласковой скороговоркой заговаривал с замками, будто успокаивал неугомонного капризного ребенка. Наконец дверь распахнулась, и прежде чем Мохов, сотрудники и понятые перешагнули порог, слесарь изогнулся в шутовском поклоне и проговорил с издевкой в голосе:

— Проходите, гости дорогие.

Неожиданно для всех Мохов склонился к самому лицу малорослого слесаря и процедил сквозь зубы, глядя враз побелевшему мужчине в глаза:

— Попридержи язык, Сивый. Лишнее говоришь. Забыл, видать, беседы наши. Завтра зайдешь поутру! Шагай!

Слесарь мотнул головой, будто его душил тугой воротничок, ловко собрал чемоданчик и торопливо, не оглядываясь, засеменил к калитке.

— Ты его знаешь? — спросил Мохова следователь Варюхин, высокий, спортивный, с холеным белокожим лицом, в очках с тонкой круглой оправой — ни дать ни взять выпускник Кембриджа.

— Сажал его в семьдесят восьмом, как я только в розыск пришел, — кивнул Мохов. — Щипач он. Классный карманник был. Впрочем, слесарь из него тоже знатный вышел, ты сам видел. После последней ходки дал себе слово, что к карману больше ни-ни, и вроде держится. Но нашего брата он не жалует, — Мохов усмехнулся, — ишь как раскривлялся. Ничего, я его повоспитываю завтра.

Интерьер дома был роскошный, словно с картинки рекламного проспекта. Гарнитур в гостиной на гнутых ножках, белый, будто воздушный, предметов семь, не меньше. На ворсистом, упруго пружинящем ковре — разноцветные пуфики, низкие столики, на них вазы хрустальные, искрящиеся. Еще ваза огромная с искусственными камышами на полу. Мохов удивленно покачал головой. Да, чересчур, пожалуй, для простой парикмахерши.

Где и что искать в этом доме, Мохов знал уже два часа назад, когда заместитель начальника отдела по оперработе Латышев ознакомил его с телефонограммой, полученной из Москвы. Хозяйку дома парикмахершу Росницкую задержали с поличным в момент продажи соболиных шкурок группе лиц, которых уже «водили» работники МУРа. Росницкая призналась, что продавала шкурки в Москве не первый раз и имела там постоянный канал сбыта. Шкурки ей передавал ее сожитель, водитель отдела сельского хозяйства райисполкома Юрий Куксов. После получения телефонограммы решено было сразу же задержать Куксова, но в городе его не оказалось. Неделю назад он рассчитался на работе и отбыл в неизвестном направлении. Куксов был объявлен в розыск. Росницкая показала также, что у нее дома в тайнике в подвале спрятано еще полтора десятка ценных шкурок.

И поэтому всего лишь через несколько минут после начала обыска в кирпичной стене подвала Мохов обнаружил тайник. В глубокой черной нише стоял похожий на саркофаг массивный, подбитый металлическими уголками деревянный ящик, выкрашенный в зеленый цвет. Его притащили в комнату и вскрыли. Он был доверху набит шкурками.

— Выплыли наконец, — Варюхин торжествующе потер руки.

— Нет, правы древние, не бывает нераскрываемых преступлений. Четыре месяца эта кража со склада у меня висит, и вот, пожалуйста.

— Не обольщайся, — заметил Мохов, вороша ласкающий пальцы мех. — На шкурках, как и указывалось в шифротелеграмме, нет регистрационного штампа.

— Так что же? — охотно откликнулся Варюхин. — Я уже думал об этом. Во-первых, на складе могли ошибиться при описи похищенного. Это я еще раз перепроверю…

— Вряд ли, — отрицательно покачал головой Мохов.

— Во-вторых, — не обратив внимания на слова Мохова, продолжал следователь, — это мог быть неучтенный, левый товар. Тогда мы зададим задачку ОБХСС, пусть покопаются, а в-третьих, мы вышли еще на одну кражу или браконьеров — тоже неплохо. Так что как ни говори, а мне все это нравится. — Он запнулся на мгновение, виновато посмотрел на Мохова и объяснил: — Я имею в виду задержание Росницкой.

— Оптимист, — усмехнулся Мохов.

— Если бы в Москве ее не задержали, так и роскошествовала бы эта дрянь у нас под носом, — разглядывая обстановку комнаты, заметил оперуполномоченный Пикалов. На его крупном розовощеком лице застыло выражение неприязни. — Почему мы не имеем права спросить у таких вот, как она, на какие деньги сие добро приобретено, не на чаевые же в парикмахерской…

— А если ей бабушка оставила, возлюбленный подарил, дядюшка любимый завещал… — подал голос Варюхин. Он уже устроился за низеньким столиком с протоколом обыска.

— Выяснить, кто этот возлюбленный, чем занимался дядя, откуда у них такие доходы, — не унимался Пикалов.

— Стоп, Виктор Михайлович, — остановил его Мохов. — Давай сначала делом займемся. — Он обернулся к понятым и монотонно, словно проговаривая заученный текст, еще раз объяснил им их обязанности.

Пожилые муж и жена из соседнего дома молча кивнули и с нескрываемым интересом стали следить за действиями работников милиции.

Варюхин уже заканчивал протокол, когда Мохов спросил его: