Без знаков препинания Дневник 1974-1994
Шрифт:
Когда мы стали прощаться, я спросил мастера, есть ли среди членов ложи русские? Он утвердительно качнул головой. И тут по глупости или недомыслию — я предложил передать для них какую-нибудь весточку в Россию — посылку или письмо. Все-таки оказия!.. Не знаю, что он в этот момент обо мне подумал... но ответил вежливо: «Благодарю... У нас для этого своя почта — голубиная».
сентябрь 6-8 Злой мальчик
Диалог Га-Ноцри и Понтия Пилата происходит за кадром. На экране — фрески, а мы с Яковлевым должны их озвучить. «Не выпускать же вас в белом плаще с кровавым подбоем и простом набедреннике? — вслух размышлял Лакшин. — А в цивильных костюмах, в которых вы и так всю передачу
Самое необъяснимое место в диалоге с Пилатом — утверждение, что все люди на земле — добрые. Злых людей вообще не бывает. Прокуратор пытается вникнуть в логику Га-Ноцри: «А вот, например, кентурион Марк, его прозвали Крысобоем, — он — добрый?» «Да, — ответил арестант, — он, правда, несчастливый человек С тех пор, как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств».
В какой же момент люди становятся несчастливыми? В одном смешном чеховском рассказе целуется молодая парочка, по пояс забравшись в воду. Наблюдавший за ними гимназист Коля начинает шантаж «А-а-а... вы целуетесь?.. Я скажу мамаше». А за то, что не скажет, требует руль. После этого выслеживает их в новом месте и снова: «Дайте руль, тогда не скажу!.. А то скажу». Рассказ называется «Злой мальчик» и кончается для гимназиста печально: оба влюбленных сознались, что за все время, сколько они встречались, не испытывали большего блаженства, чем от того, что драли Колю за уши. Он плакал и молил о пощаде, но они находили в секуции садистское наслаждение. Так кто же в этом случае злее: озорной мальчишка, которому не хватило рубля на мороженое, или эта закомплексованная, лишенная юмора парочка?
Вчера, когда очутился в пробке, услышал стук по заднему стеклу. Стук довольно резкий. Потом чей-то палец вычертил малокультурное слово. Через стекло я увидел школьника с ранцем и наглой физиономией. Разозленный, распахнул дверь и хотел погнаться, но тут же остановил себя: а что, если поймаю его? кто в таком случае «злой мальчик»?
В «Параде планет» у меня практически одна сцена — с полубезумной «матерью». Среди прочих бесхитростных вопросов, почти гамлетовских, она допытывается: «Какой ты? Добрый?..» Я, после некоторого раздумья: «Да нет... не сказал бы...» В жизни я не злей моего Костина, но и он не добрей меня. Такой парадокс. Он порождение теории «сложного человека», но, в применении к нашему времени, еще и молчащего, стиснувшего зубы. Однозначно добрый и однозначно злой — значило бы: мертвый.
Всю эту цепь размышлений, как мог, передал Лакшину. Он, конечно, вспомнил чеховского «Злого мальчика» и понял суть вопроса. «У Пазолини Иисус — бунтарь, ниспровергатель... Олег, вы видели эту картину? Мне что-то не очень... У Эрнеста Ренана попытка сделать из Иисуса реальное историческое лицо. У Булгакова, как ни странно, он утопист — ценою жертвы, ценою, своих проповедей хочет вернуть человеку добро. Но его проповеди не помогают ему же самому — ни когда убеждал в своей правоте Иуду, ни когда Понтия Пилата... Его ошибка состоит в отказе от борьбы. Мне кажется, одна из задач Булгакова — показать это русскому человеку, пробудить его ото сна... Но, видать, и у Булгакова не очень-то получилось...» — и, заметно занервничав, Владимир Яковлевич прервал рассказ. Продолжу за него я: русский человек ищет правду в смирении и покаянии. В отличие, скажем, от американцев — у них во всем борьба за выживание. Им и их религия помогает: они считают себя обиженными Богом, если их дела не идут в бизнесе и они нищи. Не то у нас. Русский уповает, что за все его лишения и муки ему воздается. И уж какой тут бизнес...
Га-Ноцри называет и Иуду добрым человеком, однако делает оговорку: добрым и любознательным. (Любознательность соглядатая, — поясняет Лакшин, — что особенно применимо к русскому.) В своей правоте Иешуа Га-Ноцри не сомневается. Однако ему еще предстоит испытать муки на кресте у подножия Лысой горы. И у человечества еще целых два тысячелетия, чтобы совершенствоваться в своих знаниях о добре...
Внезапно Лакшин задает вопрос сродни тому, что звучал и в «Параде планет»:
— Олег, а какой вы? Я ведь плохо вас знаю... Что проповедуете: смирение или борьбу?
—
Лакшин слушал сосредоточенно, но в какой-то момент переключился на что-то свое:
— А вот второй вопрос, заданный Пилатом Иешуа: «Настанет ли царство истины?» Вы в это верите, Олег?
— Вообще-то, я пессимист, Владимир Яковлевич... но, пожалуй, на это отвечу, что верю...
— А я как раз наоборот — оптимист... и не верю? Лакшин рассмеялся, и мы пропустили еще по одной.
сентябрь 16
Была читка Шатрова [ 88 ] . Если не запретят, сыграю Сталина. Вот это судьба, с какими зигзагами! Кому ни рассказываю о пьесе, все говорят: неужели это возможно? Тем временем назревает конфликт Ефремова с Мягковым из-за роли Ленина. Мягков отказывается: пьеса претит его художественным и политическим принципам. А мне даже из СТД звонят — как все быстро распространяется! Но ощущение какое-то неопределенное... опасно их всех трогать.
88
Речь идет о пьесе М.Ф. Шатрова «Дальше, дальше, дальше...».
сентябрь 24
В новом здании состоялось собрание труппы. Ефремов говорил об этике Станиславского. О внутреннем распорядке. Как себя вести. Еще говорил, что нельзя выходить на сцену в состоянии алкогольного опьянения. Ему, видать, донесли, что случаи участились... Но как можно кого-то убедить, когда у самого рыльце в пушку. Рыба гниет с... А в общем, эта тема меня не касается. Ни одного опоздания... от ролей в театре не отказывался... Только вот с ролью Коли-Володи что-то надо делать [ 89 ] .
89
Роль Коли-Володи в «Перламутровой Зинаиде» сыграл В.М. Невинный.
октябрь 4 Личины № 1 и № 2
Сейчас на репетициях четыре или пять историков, все доктора наук, рассказывают историю с 17-го года и дальше. Повышенный интерес к фигуре Сталина. Мне посоветовали прочесть книгу М. Джиласа «Разговоры со Сталиным». Процитировали любопытный сталинский текст: «Война скоро кончится (дело было в конце 44-го года), лет 15-20 нужно на то, чтобы и им оправиться, и нам... а потом снова — война! Неизбежно!» Кто-то, кажется Молотов, выразил сомнение: «15?.. Что-то маловато. Во всяком случае, для них... В Германии ведь скоро революция начнется...» На это последовал резкий выпад «вождя народов»: «Плохо немцев знаешь... Там революцию совершить невозможно, так как пришлось бы газоны мять». Вообще его фигура хорошо укладывается в мою систему мозаики. Он обладал колоссальной способностью надевать личины. Всегда разный. Такой, какого сам для себя выбирает. Личина № 1: добрый, нежный... любящий угощать... Историки рассказали, с каким вкусом накрывались столы. На них — подогретые, покрытые крышками серебряные блюда... В его бокале смешивалось красное вино с водкой, но пьяным его никто не видел. Ужин, во время которого перекраивались карта и судьбы земли, тянулся обычно до пяти-шести утра. Под анекдоты и серьезные философские темы. Мне понравился такой монолог: «Вы, конечно, читали Достоевского? Великий славянский писатель, что и говорить... Какая, оказывается, сложная вещь — человеческая душа! Вот и моя душа сложная, противоречивая, товарищ Молотов... Или того солдата, который пройдет с боями от Сталинграда до Белграда и увидит гибель товарищей... тысяч товарищей... Что этот жалкий Достоевский... в сравнении со страданиями только одного этого солдата?..» Вместе с ним до утра сидели и другие товарищи из Политбюро, а выходили на работу только к обеду, отоспавшись. Удивительно же то, что страна в этот момент в диком, неискоренимом страхе работала!