Безбашенная
Шрифт:
– Добавь игроманию и нарколепсию. Сексуальные ты опустил, но я бы не стала игнорировать эксгибиционизм и парафилию. Для общей клинической картины.
– Парафилия?
– Я возбуждаюсь от неестественных вещей, не связанных напрямую с сексом.
– Например?
– Опасность, азарт, сложные игровые ситуации… Много всякого.
– Эксгибиционизм…
– Ну да…
– В какой форме он возник?
– Долгое время мама пыталась навязать мне стыд за обнажённость. Я не понимала, почему обнажённое тело – это плохо или стыдно.
– Ты не испытывала стыд?
– Только уязвимость
– Как?
– Я разделась и пошла на улицу.
– Что? Сколько тебе было?
– Шесть.
– Чёрт… – крутит он ручку. – Очень жаль, что я игнорировал периодизацию детской психиатрии. Шесть… Шесть… Ты осознанно пошла раздетой на улицу в шесть?
– Да. Это была терапия. Я решила так вылечить себя от этого сна. Периодизация тебе сейчас никак не поможет, потому что у меня было опережение психологическим возрастом физиологического. В шесть я была уже очень взрослым ребёнком. Исправь, если я ошибаюсь, но обычно аналитический отдел мозга, который отвечает и за абстрактные формы мышления, начинает полноценно функционировать к девяти, так?
– Так.
– У меня, как у аутиста, он работал с самого начала.
– Я не уверен насчёт аутизма.
– Почему?
– Аутисты не выпускают своих переживаний, не налаживают контакт с окружающими людьми, путают фантазии с реальностью. Дефекты когнитивного развития и поведенческих норм.
– И что не так? – прищуриваюсь я.
– Они аутсайдеры. Ты – наоборот.
– У меня фазированное обострение синдрома.
– Так не бывает.
– Тогда я родила новую форму аутизма.
– Нет… – недоверчиво качает он головой. – Ты устанавливаешь социальные контакты.
– Со своими фантазиями. Как обычный аутист. Просто я надеваю эти образы на людей и позволяю моим фантазиям интегрироваться с реальностью.
– Стоп! Ты эмоциональна.
– Это фазированно. Бывают эпизоды, когда я замыкаюсь и выпадаю.
– Аутизм не проявляется фазами.
– Тогда я родила новую его форму. Моя энцефалограмма, как у аутиста.
– А чем они, по-твоему, отличаются?
– В бодрствовании слишком активна мозговая деятельность отделов, ответственных за сновидения. А в фазе сновидения активны волны, характерные для бодрствования.
– Детка, никто в науке таких закономерностей не проводил!
– Я провела.
Встряхивается.
– Опустим пока аутизм.
– Окей. К аналитическим способностям и моей обнажёнке… Всё время анализировала, сколько себя помню. Абстрагировала свои выводы в тезисы. Обобщала. А помню я себя с десяти месяцев.
– Удалось? Твоё прилюдное обнажение купировало навязчивые
– Удалось.
– Тебя наказали?
– Меня наказали, но это был последний раз, когда меня наказали за это.
– Потому, что ты больше так не делала?
– Потому, что я сказала, что буду выходить каждый раз голой, если меня будут за это наказывать, и что мне понравилось. На следующий день я, как и обещала, вышла опять. После этого у мамы была истерика, так как моя спина и задница были располосованы ремнём. И окружающие увидели меня не только голой, но и избитой.
– Ты делала это намеренно! Дрессировала их.
– Конечно. Родители меня бесили своими слабостями и невозможностью относиться к происходящему открыто. И я бесновалась. Страх и боль были уже разделены. Поэтому я могла пережить свои наказания отстранённо.
– Что было дальше?
– Мама замолчала про стыд, и я прекратила делать так.
– Но тебе реально понравилось обнажаться?
– Да, мне реально понравилось. Я наелась эмоций.
– Откуда ты взяла этот инструмент работы над собой?
– Когда мне было два, я чётко ощущала под своей кроватью некое существо. Существо нехорошее, с низкими вибрациями. Дух, домовой… Не знаю. Когда я засыпала, он визуализировался в нечто похожее на клоуна из «Оно». Это я уже сейчас могу сказать. Тогда он был для меня просто паукообразным клоуном. Короче, он доводил меня до ужаса. И в какой-то момент я устала его бояться. Взяла подушку и пошла ночью спать к нему под кровать. На несколько минут ужас усилился до панической атаки, но я не позволила себе сбежать и расслабилась, пытаясь отдаться тому, что чувствую. В какой-то момент интенсивность эмоций зашкалила, и они сошли на «нет». Я была очень близко к нему. Но ничего нового не происходило. За этим ужасом, что я испытывала, не стояло ничего. Это могло означать только одно – он не может причинить мне никакого вреда, кроме как вызывать этот ужас. Мне показалось это глупым, и я уснула под кроватью. После этого он исчез.
– Без комментариев, – хмурится Олег. – Абстрагироваться от переживаний и сделать вывод? В два? Это невозможно.
– Может, два с половиной…
– Дальше. Игромания?
– Я стараюсь это контролировать. Но не могу остановиться, когда расклад кажется мне очень азартным. Мне сносит башню от красивой игры, я её продолжаю в ущерб себе. Это в масштабной форме. В мелкой… Я могу на несколько суток пропасть за новой игрой. Когда западаю, я не ем и не сплю практически. Не осознаю, что происходит вокруг, испытываю выраженную агрессию и раздражение, если кто-то пытается меня прервать. Как только я полностью выкупаю алгоритмы игры, торможу сама.
– Да, это игромания.
– Я и говорю.
– Нарколепсия?
– Тут неоднозначно. Я пока не могу определиться, к чему отнести: к автоматизмам или нарколепсии. У меня часто повторяющийся сонный паралич в сочетании с паническими атаками.
– Ого…
– Да. Я зависаю между сном и явью, моё тело полностью отключено, а сознание включено. Наваливается состояние дикого ужаса и беспомощности. Я умираю от ужаса, не в силах пошевелиться.
– Длительно?
– Самый длительный минут сорок.