Безбожный паладин
Шрифт:
Один из монахов поднимает руку и выходит вперед. Шум стихает в мгновение ока.
— Ныне умерщвление старой ведьмы, сожительницы Хаоса и виновной в многочисленных прегрешениях завершено! — громко объявляет он. — Приступаем к суду второй, вина которой была доказана в присутствии свидетелей и перед лицом Единого!
Он поворачивается лицом к осужденной и повышает голос:
— Признаешь ли ты, проклятая ведьма свою вину в наговоре и темном колдовстве? Оборотничестве и умерщвлении скотины? Нападениях на жителей и сговоре с Диаваолом? Отвечай и будь правдива перед лицом Единого! И, быть может, Он простит тебя!
— Я не виновна! — звонко кричит девочка. — Клянусь Единым, невиновна! Я не делала ничего из этого! Убийцы! Проклятые душегубы! Вы убили маму! За что?!!
Другой монах ловко затыкает ей рот, а монах поворачивается к слегка зашумевшей толпе, разводя руки:
— Вы слышали ведьму, — говорит он. — Она вновь солгала перед лицом господним!
Он продолжает говорить, а третий монах, тем временем, заканчивает ровнять поленницу. Я подаю знак Масяне, и начинаю пробиваться через людское море. Наконец, наступает момент, когда первый монах принимает горящий факел из рук другого и походит к поленнице.
— Наступает момент очищения, братья и сестры! — орет он. — Очистим же душу грязной ведьмы во имя Единого!
Он поднимает руку и в тот же момент вскрикивает от боли! Метко пущенный кунай пробивает его ладонь, заставляя выронить факел. Морщусь на бегу. «Надо было в факел, а не в руку кидать!» — грозя кулаком смущенной куноичи, показываю ей я. Секунда — и выпрыгиваю прямо к поленнице, пинком выбивая тлеющий факел подальше от руки второго монаха, который тянется к нему.
— Не советую! — грозя обнаженным мечом, говорю, вставая между монахами и факелом...
Глава 3. Сжечь нельзя помиловать?
Ситуация хуже не придумаешь: представительство святой Церкви, пусть и непонятного мне вероисповедания в какого-то Единого (в Тираниила что ли?), на одной стороне импровизированной сцены, я в богато расшитом камзоле, выдающий себя за сына богатенького лорда (кому какое дело, что его земли еще далеко?) на другой, рыжеволосая девочка, привязанная к столбу (типа, ведьма) посредине, и многочисленная толпа местных, пока соблюдающих нейтралитет, вокруг всех нас. Где-то за спинами селян, конечно, подползает подкрепление в виде тяжелого бронированного транспорта с пехотой внутри, но без моего приказа — это лишь персонал и охрана мелкого каравана.
— По какому праву, — низким утробным голосом спрашивает главный монах, на рясе которого я теперь вижу золотое тиснение в виде все того же куполообразного креста. — Кто вы такие чтобы вмешиваться в деяния пресвятой церкви и ее верных слуг?! Вы отдаете себе отчет...?
— Ой, заткнись! — перебиваю его равнодушным, даже ленивым голосом. — Церковь далеко, а я — сын великого графа Гаусса фон Лихбенштейна, приближенного к самому Императорскому двору, прямо перед тобой, ты, зарвавшаяся мразь! Ты на кого руку поднял, говно ты в рясе? Думаешь, раз Церковь, то можно брать и жечь любого? Крестосос ты сопливый? Верно я говорю, люди добрые?! — повернувшись к толпе, кричу я.
Нестройный гул одобрения был мне ответом. Оборачиваясь, вижу, как монах поднимает руки к небесам, не желая так просто сдаваться.
— Отец наш Единый! — вопит он басом. — Дай сил поразить неверного! Даруй святой мощи! Помоги сынам своим исполнить предначертанное...
Пока он молится, замечаю, как оба монаха отступают за незажженную поленницу, падают на колени и начинают песнопение, очевидно, в поддержку главного. Уже решив, что опасности от них можно не ждать, вдруг понимаю, что молитва, произносимая их гнусавыми голосами, очень уж смахивает на заклинание! Только произносимое задом наперед или на совершенно незнакомом мне языке!
— Нгуи фтагн! Йа йа ктулху фтагн! — в унисон вторят оба монаха.
— Что за херня? — спрашиваю главного монаха. — Это не похоже на молитву!
И тут от молящихся монахов исходит аура подозрительного бурого почти черного оттенка. Никто кроме меня ее больше не замечает. Ее потоки плывут к главному, руки которого устремлены к небу, окутывая его багровым туманом. Внезапно моя интуиция воет сиреной. Хаос?! Здесь? ! Невозможно! Как?!
Оглядываясь так, чтобы держать «святого отца» в поле зрения, вижу только селян, ожидающих продолжения шоу. Исчадий хаоса поблизости нет. Да и быть не может!
— Не туда смотришь! — толкает меня в бок Масяна. — Гляди!
В самом деле, главный монах опустил руки и смотрит на нас исподлобья. От него за километр несет духом Хаоса. Если бы он не говорил со мной минуту назад, решил бы, что он — Измененный. Но, судя по всему, это создание рангом повыше и точно не человек.
— Смотрите все! — кричит он, грозя мне указующим перстом. — Глядите, как я, верный слуга Единого, покараю изменника и еретика!
Прежде чем все успевают опомниться, он выставляет руки в угрожающем жесте, бормочет короткое заклинание и с его конечностей в меня устремляется.... Небольшой фаербол! Толпа, ахнув, отшатывается назад.
Просто выставляю в ответ ладонь с минимальным воздушным и потому невидимым щитом, о который этот жалкий сгусток огня и разбивается, не достигая цели.
— Это и есть ваш гнев Господний? — насмешливо спрашиваю ошеломленного монаха. — Все, чем он наградил вас, слуг верных? А давайте проверим. Кого он любит больше? — и произношу, задирая голову и подымая к небу руки. — Господь всемогущий! Услышь сына своего! Покажи людям правду и покарай отступников!
В тот же миг прямиков в троицу подозрительных монахов с небес ударяет столб концентрированного Истинного Света! Слабые духом местные разбегаются, остальные в ужасе наблюдают за происходящим. Также замечаю, как к нам бегут вооруженные ополченцы. «Святые» кричат в агонии, а их одежда мгновенно сгорает дотла. Перед всеми нами предстает истинный облик «святых отцов»!
Это аморфные отвратительные создания, лишь отдаленно похожие на людей. В те короткие секунды, пока они горят как живые факелы, нам удается разглядеть, что они напоминают осьминогов, вставших на четыре щупальца. Остальными они машут во все стороны, пытаясь сбить пламя. Бесполезно. Горит не пламя, а сами их тела под воздействием Истинного Света. Как бы они ни пытались, но никому из них не удается избежать наказания. Через несколько секунд от монстров остается лишь три кучки пепла.
Масяна осторожно подходит к ним, аккуратно тыкая палкой. Но лишь разбрасывает пепел, который тут же подхватывает ветер, унося его за пределы деревни. Из-за изрядно поредевших рядом местных, кряхтя, выходит староста. Нахмурившись, он осматривает место происшествия, потом переводит на нас суровый взгляд, машет рукой помощникам, которые тут же развязывают «ведьму».