Безбрежные дни
Шрифт:
Вдох-выдох. Нужно открыть дверь Правления и войти. За ней ждёт почти Бог в обличии городского чиновника. Зыбкая надежда.
Сунул пропуск в щель. Щелчок, и разъехались пластиковые створки.
На верхние этажи уводила винтовая лестница. Ник шагнул на первую ступеньку, лестница задрожала. Карабкался вверх, хватаясь за извивающиеся под руками мягкие перила. Лестница раскачивалась под ним из стороны в сторону, как дикие качели штормовых волн. Подташнивало, голова кружилась. Впереди то и дело мелькали тени, разъезжались невидимые
Наконец, лестничная площадка. Края лёгкого занавеса приподнимались у пола, словно от дуновения ветра. Сквозит, значит, рядом коридор с кабинетами. «Спрошу здесь, кто рассматривает прошения», – решил Ник, чтобы не заблудиться. Здание Правления напомнило ему Остров: дрейфующий в океане, всеми отвергнутый и позабытый.
С треском рвались молнии на дверях. Все до единого кабинеты – пусты. Ник слышал хриплое дыхание самого здания, но вокруг не было ни души. Справа над головой увидел указатель: «ЗАЛ ЗАСЕДАНИЙ. Вниз по лестнице».
Другая, более широкая и устойчивая лестница вела из коридора вниз, прямо в просторный зал. Голые стены и пол, ни намёка на стулья, столы, хоть какое-то присутствие заседающих. На стене напротив входа зиял огромный плакат:
«На ближайшее воскресенье запланирован снос нежилой части Острова. Согласно нашим данным, никаких ценных объектов на местности не обнаружено. В понедельник работы на фабриках возобновляются».
Это приказ.
Ник сел на пол и тихо заплакал.
Домой возвращался на закате. Солнце красило стены домов зловеще багровым предчувствием.
– Сегодня сокращённый паёк выходного дня. Ты отметил рабочую карточку на фабрике? – встретил его отец.
– Нет.
– Что ж, – наигранно весело сказал он, – тогда будем делить то, что дадут нам с твоей матерью.
– Я был в Правлении насчёт Сада, – бухнул Ник.
Отец как-то весь съёжился, и глаза цвета сизой утренней дымки потемнели.
– Сынок, ты должен был сам во всём убедиться. В доки причаливают сплошь грузовые суда, но никто из наших не видел их капитанов. Всё, что мы знаем о Земле, – её прошлое. Всё, что она нам даёт, – мусор. Настоящее неуловимо и необъяснимо. Никем и никому.
Забарабанили в дверь. Привезли еду. Мама с карточками в руках попрепиралась с ними недолго из-за пропущенной отметки Ника, махнула рукой и отправилась распаковывать контейнеры с ужином.
После ужина в молчании пили чай. Опреснённая морская вода ощущалась в переслащённой жиже. Привкус разочарования на языке и пустота в желудке. Тусклый свет лампы на солнечных батареях отражался от гладких стен, рассеивался и блуждал по комнате, словно искал сам себя.
Безжалостный Сатурн маячил в окне, стоял над душой. Никогда прежде Ник не испытывал такой щемящей тоски по Берегу.
«Тоска по недостижимому идеалу», – писали в книгах, где одна строка перетекала в другую, страница в страницу. Книги повторяли друг друга, как волны. Разные, но однообразные. По образу и подобию. «Бог бесконечен, – говорилось в них, – и Вселенная, Его дитя, бесконечна».
Ник догадывался теперь, что обеспечивает эту бесконечность. Конвейерная лента бытия, переработка сущностей, идей, предметов, явлений. Лампа впитывает дневной свет и изливает его призрак в ночь.
В нашем мире вторично всё.
День пятый
Знакомый посвист в стенах спящего дома выкинул из кровати. Одежду натягивал уже в коридоре. Немыми свидетелями у двери возникли отец и мать.
– Я всё равно пойду на площадь, что бы вы ни сделали сейчас, – сказал Ник басом.
– Береги себя! – попросил отец, пропуская его в дверь. Мать негромко взвыла, закусив запястье.
Ветер в Городе рвал и метал. Куски крыши, пластиковые стаканчики, оконная плёнка, чья-то одежда ... вихрями крутились под ногами, свиваясь в мощный поток, и он мчался по улицам вниз, к центральной площади.
– Ветер! – кричал Ник по дороге, размахивая руками, словно силясь его поймать. Люди оглядывались на Ника и спешили следом.
На площади в безработный день столпился почти весь Остров.
Ник взобрался по ступенькам к парадному входу в здание Правления.
– Куда тебя несёт? А ну слезай быстро!
– Послушайте!
Зеваки подтягивались ближе, окружали импровизированную трибуну.
– Кто это? Что случилось?
Удивление. Возмущение. Смех. Ворчание. Возгласы.
– Дайте парню высказаться!
И вот море человеческой плоти перед глазами. Свист ветра.
– Послушайте, – заговорил Ник, – ветер. Через несколько дней здесь будут тонны мусора. Работы возобновятся...
– Послезавтра! Нам обещали, что фабрики откроются послезавтра.
– Подождите! Потерпите несколько дней и не придётся жертвовать частью Острова.
– Сокращённый паёк ещё несколько дней?!
– Там нет ничего ценного, нечего жалеть.
– Вы знаете, что есть! Сад! Последний приют наших близких.
– Их перезахоронят по островному обычаю.
– Да! Мои родные ушли в море.
– И мои!
– Хватит голодать!
– Из-за сумасшедших фанатиков земных похорон нас лишат работы!
– К чёрту Остров, дайте работу и еду!
Живое море заштормило. Сотни оскаленных лиц. Ветер хлестал по щекам. Над головой простиралось опустевшее ясное небо. Настоящее одиночество – когда один против всех.
– Нет никого над нами, – сказал Ник, оглядываясь на здание Правления, – я был за этой дверью. Остров – саморегулирующаяся система. Мы вольны делать, что захотим. Никто нами не управляет! Никто не лишит нас ни работы, ни жизни, ни Острова.