Бездна на двоих. Книга первая
Шрифт:
Адриан вновь опустил глаза в пол, но в этот раз не торопился их поднимать на Городецкого. На несколько секунд на волне свежих воспоминаний его выбросило в тот день, когда Он ушёл. Когда всё закончилось…
***
Две недели назад. Южное Бутово
– Адри, как я могу после такой лжи тебе доверять?! Блять, ты просто этим всё во мне убил!
Адриан холодел, в то время как Марк представлял собой раскалённую до предела глыбу, готовую обрушиться в любой момент. Каждая реплика Марка отдавалась у него ощутимой болью в висках, а пола под ногами он уже и вовсе не чувствовал.
– Марк, я…
– Заткнись! Я как лох последний тут с тобой нянькался, чуть ли не
Глаза Марка становились влажными и от этого ещё более испепеляющими. Адриан уже не помнил, когда в последний раз себя так ненавидел, как сейчас. Он понимал всю чудовищность своего поступка, масштабы той лжи, в которую втянул своего самого близкого человека. Именно в ту самую секунду, когда эта гора мышц с волчьим взглядом стояла перед ним на кухне и небрежно смахивала рукавом льющиеся по щекам слёзы, Адриан понял, что для него значит Марк. Неужели, чтобы это осознать, нужно было довести его до слёз, черт побери?! Сделав над собой усилие, он шагнул к Марку.
– Не подходи ко мне! Ты понимаешь, что я всё был готов для тебя сделать?! Я, сука, был готов на руках тебя носить, лишь бы ты не страдал! Да я даже был готов и смириться с тем, что…
Адриан заметил, какую яростную борьбу с собой в этот момент ведёт Марк, чтобы закончить мысль. Он понимал, что сейчас должна прозвучать какая-то сутевая вещь и чуть ли не шепотом спросил:
– С чем?
– Блять, неважно!!
Марк что есть мочи ударил кулаком по столу и, хлопнув дверью, вышел из кухни. На Адриана это произвело до того оглушающий эффект, что даже звук вылетающего из двери стекла отозвался в нём каким-то далёким эхом, словно из другой реальности.
***
– Вы знаете, мне кажется, ни наука, ни наше общество ещё не пришли к тому, чтобы как-то вразумительно охарактеризовать подобные отношения. – похоронным голосом говорил Адриан, смотря перед собой. – У нас с Марком была просто очень сильная потребность друг в друге, желание проводить вдвоём каждую свободную минуту.
У Городецкого был какой-то ищущий взгляд. Словно он хотел обнаружить в Адриане ту неприметно торчащую ниточку, за которую сможет потянуть и распутать этот клубок тайн и недоговорённостей.
– Адриан, и всё же, мне хотелось бы знать…
– Мы с ним не спали, если вы об этом.
Адриан произнёс это сбившимся голосом, словно сам боясь своих слов. Казалось, не меньше этих слов почему-то испугался и Городецкий – в этот момент он записывал в блокноте дату и имя пациента, и его рука при фразе Адриана слегка дёрнулась на «Ад…». «Д» получилась какой-то слишком кривой и Максим надавив на шарик, старательно зачеркнул начало слова, написав имя заново.
– С чего вы взяли, что я хотел спросить именно это, – Городецкий не отрывал глаза от блокнота.
Адриан молчал. Максим поднял на него ожидающий взгляд.
Городецкий понял – этот случай не на пару сеансов. Он чувствовал, как много закрытых дверей будет в этой истории. Есть ли возможность подобрать к ним ключи? И нужно ли? Вдруг за ними то, в чём Городецкий не захочет копаться? Просто побоится…
– Адриан, начинайте свой рассказ. Я вас очень внимательно слушаю,– Городецкий тяжело вздохнул, будто готовясь к чему-то гнетущему и неизбежному.
– Ещё бы понять, с чего начать, – выпустив дым, Адриан сосредоточенно посмотрел в окно, словно там крутили слайды из прошлого и среди них должен быть тот самый, который и станет отправной точкой его истории. – Прошло уже почти три месяца, а я до сих пор не могу для себя объяснить – что это было? Случай? Судьба? Если бы в тот день Стас не одолжил у меня машину для понтов перед своей очередной тёлкой, мне бы не пришлось в мыле лететь через весь бизнес-центр, чтобы успеть к 10 на летучку. На тебя мчится толпа тел и тут всего на какой-то миг из людского потока ты выхватываешь эти глаза… Слишком осмысленные, которые въедаются в тебя, словно пытаясь проникнуть в самую суть души. И при этом какие-то добрые, тёплые. Таких глаз в Москве не встретишь. В этом городе мы уже все давно немножко сошли с ума. Живём, не помня себя. А он был ещё не инфицирован мегаполисом. Его нечаянный толчок, взволнованные глаза, лёгкая улыбка, приветственное рукопожатие, такое, знаете, «захват перчатка», и потом неожиданно – странная записка в моей руке. Всего пара секунд и капкан захлопнулся. Но мы это поняли потом, намного позже, когда никто из нас уже не мог что-либо изменить. Или просто не хотел…
Глава 2 «Просто жизнь очень изменчива, Адриан»
Три месяца назад
5:25 утра. В старом доме на Тверской ещё все спали. И лишь в одном окне на третьем этаже со вчерашнего вечера горел свет. На балкон вышел стройный молодой человек, одетый в футболку с камуфляжным принтом цвета хаки и зауженные светло-серые спортивные штаны. В одной руке держа чашку кофе, второй он пытался подкурить сигарету. Отжившая своё зажигалка всё-таки поддалась и Адриан медленно выпустил клубы дыма в бодрящий утренний воздух. В голове ещё продолжал звучать оцифрованный диктофоном голос худрука Гоголь-центра, вещающего о работе над новым фильмом. Без традиционного утреннего союза вишнёвой сигареты и свежезаваренного кубинского кофе Адриан уже не представлял своего утра, особенно если ночь выдалась рабочей.
Мысли постепенно выходили из амёбного состояния и нехотя собирались в тугой комок задач на сегодня. Планёрка, собеседование нового кандидата, обзор готовящихся столичных премьер, интервью с Безруковым, составление вопросов для нового интервью… Установленный на 6 утра будильник ещё не сработал, а Адриану уже казалось, что предстоящий день не закончится никогда. Но также он знал, что в конце 12-часового марафона его ждёт бокал немецкого рислинга. На этом же балконе. Адриана иногда пугало, что единственный мотиватор прожить наполненный заботами день – это бокал вина и сигарета в вечернем одиночестве. Иногда он мог часами в полном безмыслии сидеть на этом балконе и курить одну за другой. Но, как правило, это уже была запредельная степень усталости. В менее сумасшедшие дни после работы из его AirPodсов звучали диалоги персонажей британских сериалов. Чистая английская речь действовала на Адриана успокаивающе.
Та тонкая соломинка, за которую сейчас цеплялся его истощённый рассудок – маячащий на горизонте отпуск. В какой части света провести этот сентябрь, Адриан для себя ещё не решил. К 22 годам он собрал в Облаке своего айфона коллекцию фотографий почти со всех материков. Кроме Антарктиды. Была мысль рвануть туда. Когда количество людей в пространстве Адриана выходило за допустимые пределы, грели мечты именно о таком антисоциальном отпуске. А иногда почти допитый Markus Molitor с его цитрусовыми нотками рисовал перед ним картины какого-нибудь крохотного европейского городка, где он осенью заляжет на дно. Будет читать, пить и в сумерках слоняться без дела по узким разноцветным улочкам.
В комнате супругов Лебедевых сладко заверещал будильник телефона. Надо завершать сеанс дымной медитации. Ещё одна затяжка. И как раз глоток, чтобы запить эту вкусную псевдовишню. В стекло балконной двери постучали. Помедлив, Адриан нехотя повернулся, словно его оторвали от слишком важного ритуала и бросил в сторону стучащего усталый взгляд-одолжение. Но почти тут же по его лицу пробежала едва заметная улыбка. Коротким кивком он пригласил маму войти.
Казалось, чёрный шёлковый халат и её осиная талия были созданы друг для друга. В свои 45 Марина Лебедева обладала образцовой фигурой и Адриан уже давно не мог отделаться от ощущения, что эту победу в войне с генетикой мать несёт по жизни как флаг. Но в её странной утренней привычке – старательно утягивать пояс халата, словно это ещё больше сузит талию – было своё очарование. В редких чертах лица Лебедевой улавливалось слишком многое: и лёгкий налёт аристократизма, и какая-то шальная беспечность ни в чём не нуждающейся женщины, и непоколебимая стать светской львицы, и вечная внутренняя стихия большой актрисы, буквально вгрызающейся в свою профессию. Адриан обожал этот «коктейль» и, безусловно, его распирала гордость, что лучшую свою часть он взял от матери. А ещё о таких женщинах говорят: траур ей к лицу. Но сыну хватало этого маминого «траура» на сцене. Любить жизнь и быть любимой этой женщине шло куда больше. Эта женщина была Создателем задумана для любви. Но вероятно она об этом уже давно забыла…