Бездна
Шрифт:
— Что? Что?! Ублюдки! Я им шеи сверну!
— Слишком поздно.
Площадь постепенно наполнялась народом. Лоулер увидел Гейба Кинверсона, Сандиру Тейн, отца Квиллана, Свейнеров, а за ними еще и еще… Собиралась целая толпа, сорок, пятьдесят, шестьдесят… Практически все жители Сорве. Пришли даже сестры-монахини и остановились маленькой тесной группой — своеобразной женской фалангой. Появился Даг Тарп затем подошли Мария и Грен Хайн. Прибежал семнадцатилетний ученик Лоулера, Йош Янсен, который со временем должен был стать следующим врачом на этом острове. Важно прошествовал Оньос Фелк, хранитель карт. Натим Гхаркид оставил свои «грядки» с водорослями и пришел
На лицах собравшихся на площади отражались самые различные настроения и эмоции: шок, удивление, недоверие. «Неужели это правда?» — как будто спрашивали люди друг друга.
— Послушайте все! Нет никаких причин для беспокойства! — прокричал Делагард. — Мы все уладим.
Гейб Кинверсон подошел к Ниду. Он казался вдвое выше владельца верфи, настоящая скала, а не человек, с массивным выступающим подбородком, широченными плечами и холодными сияющими глазами. Его всегда окружала аура огромной и опасной силы, которая может быть устремлена и на вас.
— Они вышвырнули нас? — спросил Гейб. — Они в самом деле сказали, что мы должны покинуть Сорве?
Делагард кивнул.
— В нашем распоряжении тридцать дней, а затем мы должны убраться. Джилли очень четко это разъяснили. Им нет дела, куда мы отправимся. Единственное требование — не оставаться здесь. Однако я постараюсь все уладить. Можете рассчитывать на меня.
— А мне лично кажется, ты уже все уладил, — возразил Кинверсон. Нид сделал шаг назад и злобно глянул на Гейба, словно готовясь к драке. Но морской охотник, казалось, был больше озабочен, чем озлоблен. — Тридцать дней — и на все четыре стороны, — пробормотал он, скорее обращаясь к самому себе, чем к собеседнику. — Но это уже предел всему. — Кинверсон повернулся спиной к Делагарду и пошел прочь, почесывая затылок.
«Вполне возможно, что Гейба это не так уж и заботит, — подумал Лоулер.
— Большую часть времени он проводит в море в полном одиночестве, занимаясь ловлей тех видов рыбы, что не заходят в залив. Кинверсон никогда не принимал активного участия в деятельности человеческой общины на Сорве и плыл по жизни примерно так же, как острова Гидроса по океану, чуждый окружающим, независимый, хорошо защищенный от многих проблем. Гейб всегда следовал какому-то своему собственному принципу».
Но все остальные были взволнованы новостью до умопомрачения. Маленькая и хрупкая женщина с золотистыми волосами — жена Брондо Катцина Элияна — разразилась неудержимым потоком слез. Отец Квиллан попытался успокоить ее, но и сам начал как-то странно потирать глаза. Старые неуклюжие Свейнеры что-то говорили друг другу тихими напряженными голосами. Несколько более молодых женщин старались объяснить суть происходящего своим встревоженным детям. Лис Никлаус вынесла из своего кафе кувшин бренди из морских трав, и он стал быстро переходить из рук в руки. Мужчины передавали емкость друг другу, делая из нее по большому глотку с мрачным видом отчаяния на лицах.
— И когда же конкретно вы собираетесь со всем этим разбираться? — тихо поинтересовался Лоулер у Делагарда. — У вас есть какой-либо план?
— Конечно, — ответил Нид. Внезапно он преисполнился некой безумной энергией. — Я же сказал вам, что принимаю на себя полную ответственность за все происходящее… На коленях поползу к джилли, буду лизать их задние ласты и вымаливать у них прощение. Рано или поздно они отступят и не станут принуждать выполнять условия этого абсурдного ультиматума.
— Меня прямо-таки
Но Делагард, не обращая внимания на издевку доктора, продолжил:
— Если аборигены не пойдут на уступки, я предложу отправить в изгнание меня одного. Не наказывать всех, а только одного меня… Виноват лишь я. Перееду куда-либо… На Вальмиз или на Симбалимаке… Да куда угодно! И никто больше не увидит меня и моей уродливой физиономии на Сорве. Я все это скажу им — мое признание вины должно сработать. Они ведь разумные существа! Джилли поймут, что вышвыривать с острова такую старуху, как, например, Менди, для которой здесь родной дом, бессмысленно и глупо. Я — негодяй, я — убийца несчастных ныряльщиков покину Сорве в одиночестве… Хотя не думаю, что до этого дойдет…
— Может, вы и правы… А вдруг, нет?
— Если будет нужно, я стану ползать перед джилли на коленях.
— И вы пришлете одного из сыновей с Вельмизе, чтобы он управлял верфью… Ну, на тот случай, если вас заставят покинуть остров, не так ли?
Делагард взглянул на своего собеседника с нескрываемым изумлением.
— А что же в этом плохого?
— Джилли могут решить: «А он не так уж и искренен в своем согласии покинуть родные пенаты». Мышление у них развито прекрасно… А вдруг второй Делагард окажется ничем не лучше первого?
— Вы хотите сказать, они не удовлетворятся моим изгнанием?
— Именно об этом я и толкую вам почти целый час. Возможно, они потребуют от вас чего-то большего.
— Например?
— А если джилли заявят вам, что простят всех остальных жителей острова при одном условии: никто из вашего семейства никогда не должен появляться на Сорве, а ваши верфи нужно снести?
Глаза Делагарда сверкнули.
— Нет, — решительно сказал он, — они не могут потребовать такого.
— Откройте глаза, несчастный! Джилли уже потребовали, а потребуют еще больше.
— Но если я уеду, если я действительно уеду… если мои сыновья поклянутся никогда не причинять вреда ныряльщикам…
Лоулер отвернулся от него.
Шок, охвативший Вальбена вначале, уже прошел; простая фраза «Мы должны покинуть Сорве» уже вошла в его душу, разум, в самые глубины его естества, и он смирился с ней. Теперь, все взвесив, Лоулер относился к происходящему значительно более спокойно, но постоянно задавал самому себе один и тот же вопрос: «Почему за одно мгновение у меня отняли все то, на чем держалось мое существование в этом мире?»
Он вспомнил то время, когда ему удалось посетить Тибейр. Как неуютно чувствовать себя среди незнакомых лиц и слышать имена незнакомых людей, о которых ничего неизвестно, проходить по тропинке и не знать, куда она приведет! Вальбен тогда так радовался возвращению домой, а ведь отсутствовал на Сорве всего лишь несколько часов…
И вот теперь ему придется уехать в другое место и провести там остаток дней своих; придется жить среди чужих людей; его имя — Лоулер с острова Сорве — утратит всякий смысл, он станет просто безликим «кем-то», пришельцем, чужестранцем, вторгшимся в незнакомое общество, в котором для него нет ни места, ни цели в жизни. Это не так-то легко принять. И все же после первого мгновения ужасной растерянности и утраты ориентиров на него снизошло чувство душевного онемения; Вальбен готов был воспринять все что угодно, словно он стал столь же равнодушен к изгнанию, как Гейб Кинверсон или Гхаркид, бродяга и странник. Это показалось Лоулеру крайне необычным. «Может быть, я просто еще не успел осознать по-настоящему происходящее?» — допытывался сам у себя доктор.