Безголовые
Шрифт:
— Причины переутомления, господин судья, могут быть не только физические, но и психологические… Эта чистая правда, я не переставала думать о том, что происходит в компании, и ничего не понимала… Быть может, я наивный человек, но я не понимала, почему Грин-Вуд так пренебрежительно к нам относится, почему он улыбается нам и в то же время говорит о нас, словно о существах низшего порядка… Едва ли в компании существует что-то более драгоценное, более важное, чем взаимное доверие, а в нашем случае, оно исчезло полностью. Мне казалось это ненормальным. С вашего позволения я приведу пример: нельзя построить крепкую семью с человеком, которому не доверяешь. Если вы заметили, что он действует против вас, если вы знаете, что он вам изменяет и при этом
За время моей службы в компании сменился не один директор отдела продаж, часто встречались и с непростыми характерами: вспыльчивые, резкие, иногда даже грубоватые, но все они по крайней мере оставались откровенными. Грин-Вуд же все время скрывал свою жестокость, но она явственно проявлялась во всех этих увольнениях, в решениях, которые он принимал, в незначительных, казалось бы, замечаниях, которыми он потом делился с другими, — и вы спрашивали себя, случайно ли все это, не старается ли он дать вам понять, что и о вас пойдет речь рано или поздно. Поймите меня, жестокость бывает гораздо сильнее, когда она не явная, а скрытая.
— Почему же вы так долго не обращались в суд? Как вы отреагировали, когда первый человек в компании лишился головы? — спросил судья.
— Однажды я узнала, что двое работников склада лишились голов… А склад являлся частью нашего отдела, хотя и находился немного в стороне… Кроме того, благодаря тому, что я часто сталкивалась с людьми без головы, видела, что они нормально живут — во всяком случае, от этого не умирают, — а также замечала, что среди руководящего звена компании подавляющее число составляют безголовые, я стала в некотором роде фаталисткой… Я знала, что когда-то это должно будет произойти…
— Что заставляет вас так думать?
— Все очень просто… Склад всегда существовал немного сам по себе, кладовщики всегда настаивали на особых условиях работы, все были членами профсоюза, часто бастовали. Забастовки иногда невероятно нас раздражали, потому что страдали от них мы… И о кладовщиках часто говорили как о сборище бунтовщиков, для которых не существует никаких законов… Мы понимали, что вечно так не может продолжаться, что рано или поздно придет тот менеджер, который прибегнет к радикальным мерам и сможет-таки сломить их и обуздать. Именно этого и добился Грин-Вуд, продав склад: он подорвал их моральный дух, так что когда Стюп и Балам лишились голов, меня это ни капельки не удивило…
— Если я вас правильно понимаю, господин Грин-Вуд вначале продал склад, а потом, по вашим словам, обезглавил кладовщиков. Но зачем ему это было нужно, раз склад он уже продал?
— Речь не шла о какой-то конкретной цели, я думаю, у Грин-Вуда даже не было ясно выраженного намерения обезглавить работников склада: обезглавливание явилось следствием его поступков, того духа, что он привнес в компанию: он отнял у каждого из нас надежду, лишил интереса к работе, заставил жить в страхе. Не думаю, что стоит представлять себе Грин-Вуда сидящим с ножом в засаде… Это в корне неверно: всему виной его склад ума, его бесчеловечность. Да, Грин-Вуд никогда не вел себя просто, по-человечески. Спросив, как идут дела, он никогда не слушал ответа. Все, что он говорил, казалось, было всего лишь частью его обязанностей начальника. А когда начальник перестает быть нормальным человеком, это обесчеловечивание распространяется и на его подчиненных. Именно об этом мы и хотим заявить в первую очередь, именно от этого мы и устали больше всего.
— А когда господин Бобе лишился головы… Какая была ваша реакция тогда?
— Ее не было… На нас тогда свалилась куча работы, в этом была вся хитрость. К тому же Бобе и сам никак не реагировал, и поскольку он старался представить все так, словно ничего не произошло, то с чего уж нам-то было лезть на рожон? Однако как раз с того момента события стали развиваться все быстрее, и уже поздно было давать задний ход. Я больше ничего не понимала.
— Что именно вы не понимали?
— Логику развития событий… В том, что происходило, не было никакого смысла: у наших начальников напрочь отсутствовала мораль, но работа шла по-прежнему. Я лично поражалась: Грин-Вуд действовал совершенно бесстыдно, но стал начальником отдела, и ему никто ничего не говорил. Однако хуже всего была полная тишина наверху, ведь она означала своего рода благословение, молчаливое одобрение всего происходящего дирекцией компании. Ас какой стати им было возражать? Ведь производственные показатели по сравнению с прошлым годом увеличились…
Наступил черед отвечать на вопросы людям без головы. Наиболее убедительно говорил Стюп. Присутствующие на процессе адвокаты, давно привыкшие ко всему, обсудив в перерыве заседания ответы этого работника склада, дружно пришли к выводу, что он необычайно живой и одаренный человек. А мэтр Лоребран высказал свою точку зрения тут же, в зале суда, заявив, что отсутствие головы, конечно же, не имеет следствием «низкий уровень человечности».
Стюп говорил не меньше часа. Подобно многим болтливым людям, в глубине души он всегда мечтал суметь убедить как можно больше народу. Правда, поначалу, когда он только вышел отвечать на вопросы судьи и повернулся лицом к залу, который между тем не был забит битком, он словно окаменел. Ему потребовалось добрых десять минут, чтобы успокоить дыхание. И лишь выступление мэтра Лоребрана, желавшего с особым пристрастием допросить его, заставило Стюпа забыть о своем страхе.
— Постойте, — сказал он адвокату защиты, — вы хотите, чтобы я согласился с тем, что я счастлив без головы? Ну да, я пытаюсь свыкнуться с этим, нужно же как-то жить дальше… Мне повезло с характером, я всегда был оптимистом, и поэтому я справился со своей бедой, но скажи я кому угодно, что я стал счастливее теперь, когда у меня нет головы, никто мне не поверит, вы понимаете, мэтр Лоребран, никто… Я мог бы встать на колени, мог бы клясться всеми существующими богами, но мне не поверит ни одна душа в этом зале. И даже вы, привыкший ко всему адвокат, если бы я вам такое сказал, вы бы мне не поверили… И знаете почему?
— Нет, — ответил адвокат, которого позабавило то, что Стюп перевернул допрос с ног на голову.
— А между тем ответ находится прямо рядом с вами, — сказал кладовщик, — в лице господина Грин-Вуда… Разве его протез не является свидетельством того, что безголовые люди мечтали бы иметь голову?
Стюпу удалось сделать своим сообщником адвоката противоборствующей стороны. Тут он превзошел самого себя. Стюп говорил, обращаясь к мэтру Лоребрану: «Постойте, я вижу, куда вы клоните…» Через полчаса любой новоприбывший на заседание человек решил бы, что речь идет о двух старых коллегах. «Допустим, но вам легко говорить, вы свое дело знаете. Разумеется, вы должны защищать вашего клиента…» А после выпада мэтра Лоребрана, постаравшегося доказать Стюпу, что Грин-Вуд не может быть причастным к падению его головы, кладовщик заявил:
— Постойте, в компанию приходит безголовый начальник, служащие начинают один за другим лишаться головы, а вы хотите убедить нас в том, что он тут ни при чем… Нет, вы головой подумайте… Даже у меня, хотя и нет больше головы, это получается…
— Господин Стюп, — отвечал мэтр Лоребран, — правосудие не приветствует ни догадок, ни бездоказательных обвинений…
— Простите, но я и есть доказательство, живое подтверждение своих слов, и не только я: все эти люди ждут своей очереди, чтобы высказать свое мнение, чтобы суд наконец помыслил здраво и осознал некоторые очевидные вещи… Вам здесь всем не хватает здравого смысла! Вы так долго изучали и разбирали законы, что словно потеряли чувство реальности…