Бежать от тени своей
Шрифт:
«И ругается-то он как-то… неинтересно, – подумал Кент. – Сразу видно, что они никогда не сидели в тюрьме – богатый тюремный фольклор им незнаком!..»
Он сказал, что не знает, куда они пришли, но ему не поверили.
– Нет смысла искать дорогу ночью, – сказал главарь. – Придется еще раз переночевать здесь. Ублюдка поведем с собой.
– Зачем? – спросил один.
– Зачем? – повторил другой.
Женщина промолчала.
– Встань в середину! – приказал главарь Кенту.
Взвалив послушно на плечи мешок, Кент занял теперь место посередине, и они двинулись к мертвому
И как несправедлива к нему жизнь! Разве в тайге места мало?… Шли бы они своей дорогой, он ведь их не трогал. «Что за люди? – в который раз спрашивал он себя. – Не беглецы – видно же, что колонии они и не нюхали. И женщина с ними… Стремятся в город и… не знают, где он. Что они с ним сделают в поселке, когда придут?…» Присутствие женщины, хотя и не проронившей ни слова, Кента обнадеживало. Правда, и у нее были такие же холодные, безразличные ко всему глаза, но она все же была женщиной. А всем известно, что женщины больше предрасположены к жалости, сочувствию, да, пожалуй, и к справедливости. Может, ее присутствие все-таки как-нибудь смягчающе отразится на его дальнейшей участи, надеялся Кент, хотя не мог уловить в ее глазах ни тени сочувствия. Проклятая ведьма! Могла бы сказать: «Ребята, Да отпустите вы его, он же нам ничего не сделал плохого». Куда там!.. Дождешься от нее доброго слова. Не женщина – сфинкс в брезентовых штанах. Сука. Волчица. Людоедка…
Вошли в поселок и направились к пустой колонии. Подошли к «вахте». Главарь открыл калитку и сказал Кенту:
– Проходите, уважаемый. Привычное место, не правда ли?
Кент вошел в проходную.
– Дальше! – скомандовали сзади. – На территорию!
Они прошли мимо темных пустых бараков, направляясь к изолятору.
«Похоже, – подумал Кент, – меня ведут в карцер…» Так оно и было – его привели в штрафной изолятор. Но почему именно сюда? Разве им известно назначение этого сооружения?
Вошли в небольшую комнатушку-дежурку.
Все скинули мешки. Кент тоже.
– Пришли, – сказал главарь и приказал: – Закройте дверь!..
Человек с квадратным лицом закрыл дверь и прислонился к ней спиной.
– А теперь рассказывай, – сказал главарь, – откуда бежал, за что сидел, почему хотел нас надуть? Все говори как надо! – И ударил Кента кулаком в лицо.
Кент отлетел к человеку с квадратным лицом, тот ударом ноги препроводил его к третьему, и этот стукнул его доской по голове. Кент еще раз проделал весь круг, только женщина не принимала участия в его избиении. Она равнодушно наблюдала, сидя на рюкзаке.
– Говори! – крикнул главарь и ударом кулака разбил Кенту губу.
Выплевывая кровь, Кент сказал:
– Вы же не даете… Перестаньте бить меня…
– Ага! Он намерен говорить! – сказал главарь и поднял руку, словно призывая всех к тишине.
Кент был вынужден признаться, что сидел за любовь к чужой собственности. Объяснил, где сидел, как бежал. Почему сюда? Ищет город и сам не знает точно, как его найти. Сказал, что устал, проголодался, а они еще заставили его мешок тащить и избили неизвестно за что… Если они – люди и у них общие цели, то им совместно и надо искать город; он не
– Значит, ты все-таки хоть приблизительно знаешь, как идти к городу?… – сказал главарь и задумался. Потом встрепенулся и спросил: – Тебе деньги нужны? Не будешь вилять, получишь. – Он вытащил из кармана пачку купюр.
Кенту стало смешно.
– Вы мне хлеба пожалели, а теперь, значит, и денег не жалко! – сказал он и тут же спохватился – он выдал свои догадки об их расчете с ним. Это тут же подтвердилось.
– Н-да, – сказал главарь. – Ты не дурак, смотрю. Он правильно рассуждает, – обратился к своим, – доведет нас до города и получит, что ему причитается!
И Кент снова пошел по кругу, пока уже не смог подняться.
– Уберите его! – сказал главарь, видя, что Кент чуть дышит.
Его бросили в одну из камер. Он слышал, как лязгнул засов снаружи. Один – слава богу!.. «Лихо они меня обработали! – думал он с горьким восхищением. – Не расходуя много силы, били легко, играючи, а человек чуть жив… Специалисты!.. А ведь действительно, так бьют профессионалы, хорошо натренированные!..»
Между тем их не было слышно – полная тишина, только ветер подвывал в разбитое стекло маленького оконца, будто на флейте играл.
Жуть брала от сознания того, что опять оказался в карцере… и посадил не Плюшкин. Умора и только! А ведь Плюшкин его ни разу за их долгую совместную «дружбу» даже пальцем не тронул.
Захотелось помочиться. Слез с нар, по привычке нашел в темноте угол, где, не глядя, знал, стоит параша, и она там была. Облегчился, добрался до нар и грохнулся. Наступила апатия. Тело била дрожь – и холод, и нервы совместно старались. Послал их обоих подальше, закрыл глаза, замер. Тот, кто родился, должен всегда быть готовым умереть, этого никто не избежал. Как ни странно, уснул и проспал мертвым сном досветла, было ли утро или день – понять не мог.
К своему удивлению, встал довольно легко, бодро… Думал, что после вчерашнего вовсе не сможет пошевелить ни рукою, ни ногою, а если сдвинется с места – отдаст душу черту от боли, потому и не двигался, хотя и почувствовал ближе к утру, что его грызет клоп. Ох, уж эти паразиты! Какая жизнеспособность – столько времени жить без еды!.. И только аппетит нагулял…
Спустившись с нар, Кент не поверил своим глазам: около двери на полу лежало полбуханки черного хлеба, а чуть подальше – вяленая рыбина! Что же это – мучители за ночь подобрели? Неужели в их кирзовых душах появилось какое-то доброе чувство?! Ачто же крысы – как они проспали такую благодать?
Он поднял драгоценные яства и хотел выйти из камеры, но дверь оказалась запертой. Что за дела!
Постучал кулаком, как обычно, когда в карцере вызывал надзирателя, – ответа никакого. Кент кричал, звал, сколько хватало сил, ответа нет. Неужели бросили… в запертой комнате… даже без ножа? Снова начал кричать, и, наверное, жутко раздавался этот крик над пустым поселком, бараками, расходясь и замирая в окружающем кустарнике. Никто и ничто не отвечало, следовательно, хлеб-рыбу они подбросили перед тем, как уйти. Потому, наверно, и рыбу вяленую им не жалко стало – воды-то не было!..