Бежать от тени своей
Шрифт:
– Так приезжайте в город, – сказал он, – места хватит.
Это ему так казалось. Я ведь знал, что места у них мало. Всего две комнаты, а их самих пять человек плюс ворона. И я намекнул, что, находясь в столь длительной командировке, слегка издержался, так что…
– Да неужели за плату! – обиделся Евгений Михайлович. – Вам будет у нас хорошо! Холодильник есть, телевизор…
– И у меня здесь есть холодильник, – сказал я, – но в нем часто, кроме холода, ничего не найдешь!
Хозяева расхохотались – люди с юмором. Они собрались уезжать, и я взмолился:
– Увезите, пожалуйста, это, – и я показал на бутылки с вином, – а то пропаду. У меня нет сил с ними бороться. Их три,
– Вин зараз не пьё, вин працюе, – подтвердила Роксана.
Евгений Михайлович еще сильнее захохотал и залез в кабину грузовика, увлекая за собой Роксану. Они уехали, а я остался в обществе трех бутылок превосходного вина. Сатана весело потирал свои мохнатые лапы…
Вскоре получил ответ из Тарту, куда и решил поехать. Договорился с одним из садоводов, приезжавшим в сады на собственной моторной лодке, и он меня увез в Киев.
Мои четвероногие удивленно наблюдали за странными, непривычными для них приготовлениями их двуногого друга. Он вскипятил на электроплитке ведро воды, постирал рубашку, и, когда она высохла, четвероногие удивились волшебной силе воды, способной черные предметы превращать в белые. Еще им пришлось увидеть колдовство с брюками – как их стирали, сушили и гладили армейским способом под матрацем. А в день отъезда их друг немыслимо долго мылся совершенно голый, хотя и было холодно.
Им невозможно было, к сожалению, объяснить, что все это было нужно в целях маскировки. Иной чудак ломает голову, над вопросом, почему на него смотрят, как на подозрительного человека, и не знает, куда бы спрятаться, чтоб его не нашли. А сделать это, то есть спрятаться, очень просто: надо умыться, побриться и привести в порядок одежду. Вот ты уже и спрятался: снаружи ты такой же, как все. Душа при этом может оставаться хоть серо-буро-малиновой.
Для кошки, не спросив на то разрешения, вырезал внизу двери маленький люк, чтобы она могла самостоятельно добывать мышей. Последних жалко, но они – законная пища кошек… Черный Нос, моя маленькая собачонка, проводил меня на пристань. Когда я сел в лодку, он в отчаянии забегал по берегу. Еще долго-долго несся над водой нам вслед его жалобный плач.
Глава 22
Уважаемый турист! Если вы когда-нибудь заедете в Таллин, вы, безусловно, увидите много интересного. Вас ждет множество музеев и старый романтичный город. И еще вас ждут доброжелательные гиды, которые забросают вас наставлениями насчет того, куда именно вы должны идти, чтоб развлечься и обогатиться впечатлениями. Вас спросят, были ли вы в варьете «Виру»… Не были? Обязательно сходите! А в «Астории» вы были? А в кафе «Кянну Кукк»? И в кафе-варьете «Таллин» не были?! Ну так поспешите, ведь на этом перечень кафе и варьете в Таллине не кончается…
Да и куда вам еще идти? На осмотр города и всех его музейных достопримечательностей вам достаточно полдня. Ну, еще побегаете по магазинам – это уже обязательно! А потом куда? Только туда, дорогой мой, – в поход по варьете!
А на то, что у вас слегка отощает кошелек, не обижайтесь: зато вы увидите и услышите моднейшие шлягеры на каком угодно языке, если повезет, то и на эстонском. Ах, вы не понимаете по-иностранному?… Не беда! Вы думаете, сами исполнители понимают, о чем поют? Не понимают, но поют, и всем нравится…
Итак, вперед – в варьете! Начинать рекомендую с Пирита, где на вечном приколе в устье реки стоит шхуна – варьете «Кихну Иынн».
Мне-то все эти злачные места были известны с давних времен, и я, прибыв в Таллин, отправился на Пирита в «Кихну Иынн». Смертельно хотелось забыть Сады, этот подвал в больнице и всяческие проблемы, которыми оброс с головы до ног…/
Что
Было уютно за маленьким столиком в полумраке. Молодой «бычок» – кровь с молоком, с прической Тарзана, драл для удовольствия публики горло, не задумываясь ни о каких мировых проблемах. И пел он на каком-то индо-бра-зильском языке. Нерон тоже мнил себя великим певцом, и ему аплодировали, потому что он был император, но за что аплодировали «бычку», мне, по совести говоря, было непонятно…
Снаружи доносился скрип снастей, и волна чуть слышно билась о борт шхуны. Качались под потолком тусклые фонари, едва освещающие трюм, где вокруг бочек гавайского рома сидели волосатые люди с татуировками на громадных ручищах. Женщины сверлили взглядами полуобнаженных турчанок, танцующих в носовой части трюма на небольшой, ярко освещенной площадке.
Я пил коньяк, курил «Кент», который стрельнул у одного пассажира в поезде, и для меня в моем теперешнем настроении красивой показалась бы даже Баба Яга. «Турчанки» движутся в ритме ничегошеньки не выражающих звуков, их руки извиваются, как змеи, их бедра восхитительно подергиваются. Ах вы, милые! Это, конечно, тоже жизнь!
Опять вспоминается веселый император Нерон, устраивавший, не заботясь особенно о доходах, по ночам гладиаторские игры в своем саду при освещении факелов из сожженных на крестах христиан, которые, в свою очередь, впоследствии услаждали человеческие души запахом жареных мыслителей и ученых; при Калигуле убивали на аренах тысячи зверей, для забавы сражались слепые, и даже женщины рубились насмерть самозабвенно… Сегодня довольно полустриптиза – шесть пар более или менее приличных ножек в позолоченных туфельках.
«Турчанки» кончили извиваться. Вышла небольшого росточка волшебница, запела сильным красивым голосом, зазвучала мечтательная мелодия кочевого народа, и все вдруг изменилось. Исчезли гримасы неодобрения на лицах надменных дам, исчезло возбуждение в глазах мужчин. Остались лохматые прически, и золотым блеском засверкали запонки. С пристани доносился визг автомобильных тормозов. Я покинул шхуну. Рано утром первым автобусом выехал в Тарту.
Здесь остро ощутил раздражающую меня правильность во всем. Черт бы их побрал! Это уж слишком! Ни слева, ни справа ни одной автомашины не видно, улица шириною в два метра, и милиционера поблизости нет, а они стоят, ждут, когда загорится зеленый свет… Ханжество! Светофоры уважать надо, но когда два метра… Я бы наперекор им перешел эту паршивую улочку, да нельзя: нехорошо выделяться.
Здесь даже в городском транспорте противно ехать без билета, потому что никто не крикнет: «Граждане, не забывайте своевременно заплатить за проезд», словно тут все сплошные честняги, не способные обмануть государство на три-четыре копейки. Способны! Но правила уличного движения соблюдают…
На человека, который не маскирует свою нечестность культурной внешностью, здесь смотрят искоса. Таким можно было считать моего приятеля Волли, кладовщика в книгохранилище то ли ветеринарной клиники, то ли Сельскохозяйственной академии, то ли университета – видит бог, не помню. Во всяком случае, именно в книжном складе зарабатывал свой кусок хлеба мой друг Волли, бывший актер, который семнадцать лет играл Аладдина, и лучше него эту роль никто не исполнял. На восемнадцатом году артистической карьеры он был вынужден уйти из театра по причине непробудного пьянства. В том же году от него ушла жена вместе с собакой.