Безликая королева

Диас Отто

Впереди виднелись очертания каменного колодца. Вероятно, им пользуются местные пастухи. Мысль, внезапно пришедшая в голову, слегка воодушевила женщину. Вот и решение. Ребенок все плакал и плакал. Мисора не пыталась успокоить его, но крепко прижимала к груди, не как любящая мать, а как вор, укравший драгоценность. Дойдя до колодца, она оглянулась по сторонам. Поблизости никого. Женщина отстранила от себя малыша и посмотрела на его опухшее розовое личико. Пульс участился. Мисору охватила паника, словно что-то страшное наступало на пятки. Она обернулась, но не увидела даже теней. Впрочем, иллюзия отсутствия обманчива. Мисора больше доверяла обонянию.

– Он совсем близко… – прошептала женщина плачущему чаду. – Мне так жаль… нам не получится уйти вдвоем. Я думала, что мы скрылись, но ошиблась… И если ты останешься со мной, мы наверняка погибнем. Один

ты не выживешь, но я… – Сердце женщины болезненно сжалось. Она приблизилась к колодцу и занесла ребенка над его черной бездной. Малыш заревел громче, предчувствуя неминуемую гибель.

– Прекрати плакать. Я же сказала, что мне жаль… видит Трехликий, я хотя бы пыталась, – процедила она, желая убедить себя в правильности принятого решения, – но лучше я убью тебя сама, чем позволю попасть к нему. Пусть подавится. – Пальцы грубо впились в детское тельце, а затем разжались. С воплем ребенок полетел вниз, в холод и пустоту, навстречу смерти, а Мисора, всхлипнув, развернулась и побежала прочь.

Она чувствовала облегчение. Глубоко зарытая совесть взывала к разуму и чувствам, но Мисора заткнула ее, сосредоточившись на единственной цели: бежать. Она не хотела слышать последний крик сына и помнить, что совершила непростительное преступление. Ее колени подкосились. Женщина почувствовала, что падает, и выставила перед собой руки. Мохнатые белые лапы бесшумно опустились на траву. Послышался хруст костей, но через несколько мгновений на поле воцарилась привычная безмятежная тишина. Белая лисица вильнула пушистым хвостом и побежала на юг, дальше от колодца, холма с родником и своего преследователя.

* * *

Грубые сапоги подмяли под себя тянувшуюся к небу осоку. Миновав заросли терна и одернув черный плащ, цепляющийся за шипы, мужчина вышел к бьющему из-под земли роднику. Его взгляд упал на маленький сверток и застывшее тельце в нем. Кожа ребенка побледнела, выражение немого отчаяния застыло на лице. Шею еще обвивала черная гадюка, издали напоминающая рабский ошейник. Заприметив мужчину, она как будто вздрогнула и поспешила сползти на землю, замерла там на мгновение, а затем юркнула в заросли и бесшумно скрылась. Неизвестный подошел ближе, наклонился и взял ребенка на руки. Младенец был легким, он будто спал и видел дурной сон.

Мужчина прижал его к груди и, подняв голову, взглянул на долину, туда, где раскинулось небольшое поселение. Скорее всего, Мисора побежала к нему и унесла второго. Маг в этом не сомневался. В воздухе все еще витала ее энергетика. Он снова взглянул на ребенка, по глупости брошенного этой пугливой стервой. Словно почувствовав присутствие отца, младенец открыл хищные, ярко-желтые глаза.

* * *

– Знаю цену бою я, как ведут войну, Отдаю почтение хлебу и вину, Счета нету подвигам, жизнь моя длинна, Только вот история не совсем моя. Расскажу про чудищ я, как прогнать беду, Стоит приключиться ей, я туда приду. Мог бы и сразиться я в доблестном строю, Впрочем, лучше сами вы, а я вам спою. Роль у барда важная – точно изложить, Как броня на латнике приказала жить, Как проткнули голову Глену-силачу, Приукрашу, может быть, если захочу. Знаю, как чудовище храбро победить, Как девицу милую следом получить, Как потратить золото, раздобыть коня, Только вот история не совсем моя. Нет, не осуждайте вы, дайте рассказать, Где уместно жару дать, а где наблюдать. Счету нету бедствиям, что я пережил, Впрочем, если честным быть, я их заслужил. Участь барда сложная – помнить до конца, Как срубили голову вражьего бойца, Как святое воинство, гнав во весь опор, Магу между плеч крутых вогнала топор. Знаю, без сомнения, много я дорог, Покорил бы я весь мир, если б только мог. Счету нету знаниям, жизнь моя длинна, Только вот история не совсем моя.

– Ну чего ты, бездельник, голосишь? – Услышав возмущенный голос матери, высокий веснушчатый паренек спрыгнул со стога сена, оставив на нем старенькую лютню и примятое место.

– Утомился, матушка, всего на мгновение присел!

– Ах ты, мелкий лжец… – Женщина в сером поношенном платье, держащая в руках темный платок, неодобрительно покачала головой.

Как не вовремя она появилась на пороге дома, а ведь Анвилю так не хотелось ничего делать! Славно было лежать на стоге сена и петь, наблюдая за движением изредка возникающих облаков! Он мог заниматься этим часами, увиливая от домашних дел и всегда находя оправдание после. Такой талант точно оценили бы в городе, возникни у юноши шанс туда сбежать! Впрочем, пока это оставалось маленькой мечтой. Чего же сегодня ему так не повезло? Неужели мать уже закончила с делами?

Анвиль лучезарно улыбнулся, зная, что обычно это действует на людей. Как можно сердиться на юношу, поцелованного самим солнцем? Сколько света и беззаботной радости излучало его лицо! Анвиль надеялся, что мать простит ему все и удалится в дом, но та лишь снисходительно взглянула на сына.

– Вода закончилась. Пойди к колодцу, набери.

– Прямо сейчас?

– Сейчас, сейчас, лентяй… А ну бегом за ведром, и чтоб я духу твоего здесь не видела! Я все отцу расскажу, помяни мое слово…

Юноша потянулся и, дабы не гневить мать, схватив у стены дома пустующее ведро, покинул маленький дворик. Он беззаботно шагал по улице, продолжая насвистывать под нос песню. Минуя один из соседних домов, Анвиль заприметил светлолицую девушку с длинной косой, что развешивала влажное белье на веревке, натянутой между деревьев, и подмигнул ей. Девица улыбнулась в ответ и смущенно потупила взгляд. Анвиль пошел дальше, мысленно отметив аппетитные формы соседской дочери. Ему нравилось заигрывать с красавицами, и он с удовольствием проводил бы дни напролет в их обществе, будь у него такая возможность. Однако матери девушек пристально следили за ним и не желали, чтобы Анвиль сновал вокруг их домов. «Не хватало, чтоб девок попортил», – прямо говорили некоторые особо строгие женщины.

«Не доверяют мне, – с горечью думал юноша, минуя улицу, – а ведь я хорош собой! И голос у меня недурной, и семья приличная. Прямо завидный жених! Вот еще в люди выбьюсь и посмотрим!»

Вскоре он вышел к полям. Яркое солнце нещадно припекало голову. Юноша щурился от слепящего света и неторопливо брел по траве, любуясь природой и пасущимся вдалеке скотом. Мирно было здесь. Мирно и хорошо.

«Вот только кто догадался расположить колодец так далеко?»

Юноша вздохнул, зная, что еще один стоял на другом конце деревни, но идти туда означало пересечься с отцом, чего Анвилю не хотелось.

«Однажды найду себе красавицу и убегу с ней отсюда, – грезил он о будущем. – Какой прок от деревни, где нет места разгуляться, где никто не узнает моего имени? В большой город поеду, поэтом сделаюсь, музыкантом! И будет вокруг меня куча прекрасных девиц! А если и ко двору попаду…»

С такими думами он дошел до места назначения и поставил ведро на землю. Приблизившись к колодцу, Анвиль заглянул в его глубины, но ничего не увидел. «Что ж… придется напрячься».

Веревка была размотана. Вероятно, колодезное ведро плескалось на дне. Юноша взялся крутить ворот и тут же поразился тому, как туго шло ведро, будто вместо воды зачерпнуло камней.