Безликое Воинство
Шрифт:
В новый комплект входят также защищённые бронепластинами куртка и брюки, лёгкие ботинки со шнуровкой, летняя каска со светозащитным козырьком, жилет с надувными секциями, карманами для магазинов и гранат и мелкими кармашками со всякой полезной всячиной (компасом, зажигалками, открывалкой для консервов, сигнальным фонариком и т. п.), а также ещё кое-какое тропическое снаряжение. Наши братья хетхи постарались: всё это сделано тщательно и добротно. Пока нахожусь на судне вне вахты, я могу носить рубашку с шортами и сандалии — я как раз в этом сейчас сижу и пишу эти строки — такое облегчение!
Теперь про само оружие. Забрал свою винтовку — это всем известная самозарядная винтовка типа «ферга», только с укороченным стволом, из неё я отлично стреляю, как и из револьвера. А вот холодным оружием владею я не очень. Мечом (меч вручают выпускникам военных академий — если не знаете — мой с первого дня плавания висит в каюте рядом с мечом Ибильзы) ещё владею прилично, а ножевой бой в конце четвёртого семестра я еле-еле сдал. Если быть откровенным, учитель меня просто пожалел — слепое пятно на моём левом глазу не мешает стрелять и вообще обычно не доставляет мне неудобств, но в рукопашной оно играет со мной злую шутку: в скоротечном ножевом бою, находясь на короткой дистанции от противника, я легко пропускаю его стремительные выпады, если они идут со слепой стороны. И если в реальной боевой схватке дойдёт до тесной рукопашной (надеюсь, что всё же до этого не дойдёт!), я буду не самым лучшим бойцом. Скорее всего, скромные показатели по ножевому бою и определили мою судьбу — ведь экипажи таких кораблей, как наш, не захватывают вражеские суда и, тем более, не принимают личного участия
3-я боевая вахта
4928 миль от базы. Мы где-то к северу от Имеру, идём полным ходом под водой, курсом на перехват конвоя. Меня отпустили на три часа поспать, но мне нужно всё записать. События развиваются так быстро!
Вахта началась для меня на верхней палубе и не то чтобы удачно. Близился рассвет, но было ещё темно, и я опять занимался бессмысленной проверкой ракетного хозяйства! Не подумайте, что я отношусь к этой обязанности небрежно: как и требует регламент, я тщательно, светя себе фонарём, осмотрел замки крышек пусковых контейнеров, заправочные и пожарные патрубки и всё остальное, что положено. Скорость была узлов 25, палубу обдувало встречным воздушным потоком и при каждом ударе корпуса об очередную волну судно бросало из стороны в сторону, а меня накрывало густым облаком солёных брызг. По мере работы я перестёгивал карабин страховки к новому месту — а то ведь в такой обстановке недолго свалиться за борт. Вдруг неожиданно мне в уши ударил сигнал тревоги и срочного погружения — нехитрая, но громкая мелодия из коротких и резких звуков. Учения давно закончились, и если прозвучал такой сигнал, значит капитан принял единственно возможное решение, значит появилась прямая угроза со стороны противника. Меня вдруг охватил приступ паники: я решил, что про меня забыли и я не успею покинуть палубу и «Киклоп» нырнёт, а я останусь один в темноте в открытом океане. Даже если меня тут же не растерзают хищные хозяева этих вод ксариасы, никто не станет вылавливать из воды одного члена экипажа, если опасность грозит всему судну… Время словно замерло, только моё сердце бешено колотилось. Я отстегнулся и опрометью бросился к люку, ведущему с палубы внутрь судна. Я подумал, что сейчас электрические замки люка лязгнут и оставят меня снаружи. Какая глупость и какой позор! Хотя я понимаю, что этот срыв случился из-за нервного напряжения: я ведь так долго ждал контакта с противником, но мне всё равно очень стыдно! Я признаюсь себе в том, что я всё ещё необстрелянный юноша в офицерском ранге, а ведь вскоре мне предстоит принять первый бой и придётся напрячь все душевные силы, чтобы принять его достойно и не сойти с пути Учения. Но мужество и храбрость возрастают во мне, и я нахожу утешение, как только вспоминаю слова Хардуга: не падает лишь тот, кто смотрит себе под ноги; кто же смотрит далеко вперёд, а тем более вверх, на небо, часто падает, и разбивает своё лицо, и пачкает его в грязи.
Согласно устава, я немедленно отправился в рубку и занял свой пост. Мне стоило огромных усилий унять трясущиеся руки и колени. Теперь, когда «Киклоп» шёл под водой, один из мониторов показывал графики, построенные на основе сигналов от акустических антенн, глубиномера и других приборов. Как любой офицер на судне, я умею по этим графикам оценивать обстановку и определять цели. Графики были чистыми, что и не удивительно: судно погрузилось и теперь держит глубину, дно под нами милях в трёх — никаким способом его не достать, а о противнике мы раньше узнаем из других источников. Скорее всего, в рубке получили сообщение от наблюдателей. Но в боевой обстановке я не имею права отвлекать кого-то лишними вопросами: когда сочтут нужным — сами скажут. Я лишь занял своё место и набрался терпения. И вот спустя буквально минуту подходит наш офицер-электромеханик и молча протягивает мне листок, который в моё отсутствие выдало печатающее устройство на моём же посту связи. Эта была шифровка от командования, электромеханик её уже раскодировал. Красным карандашом там были подчёркнуты две фразы: «Угроза с воздуха!» и «Всем подводным судам к востоку и северо-востоку от Оконечного моря срочно погрузиться на рабочую глубину.». Я сразу подумал об экипаже нашего дирижабля (через него шифровка и была ретранслирована). Топлива у них в обрез, аварийный балласт на этом типе воздушных судов отсутствует так же, как и мощное оборонительное вооружение. Они вряд ли успеют быстро покинуть район или хотя бы набрать безопасную высоту, и при таком раскладе, скорее всего, все они обречены. Что бы там ни приближалось — противолодочные аэропланы, или же дирижабли-охотники, наших сопровождающих атакуют, а если кто-то из экипажа в итоге спасётся, подбирать их будет некому… Словно невидимые холодные пальцы погладили меня по спине: дирижабль-охотник — это гораздо страшнее стай зубастых ксариасов. Смертоносные диски, которыми напичкано его чрево, пилотируют не люди, а маленькие серокожие гомункулы, которые не знают ни боли, ни страха, почти не чувствительны к высоким температурам и радиации и не теряют сознание от перегрузок и перепадов давления. Диски охотника стремительно входят в воду, ныряют на глубины в несколько стадий и обнаруживают цель активным гидролокатором. Под водой от них нет никакой защиты: если они сядут нам на хвост до того, как мы успеем нырнуть достаточно глубоко, нам конец.
В Академии войсковой разведки нас учили, что гомункулы не люди, хотя их выращивают из человеческих клеток, и даже не животные. Они как биологические механизмы. У них мозг, подобный человеческому, но их мышление имеет узкую специализацию: оно направлено только на выполнение той задачи, что была заложена биоинженерами. Поведение животных гораздо сложнее, они как мы: общаются, любят, строят себе дома, воспитывают потомство, у них есть планы на будущее, а некоторые из животных даже изготавливают простейшие орудия труда. У животных нет лишь веры и они не способны сотворить новое. Духовный опыт и творчество отличают людей от наших младших братьев по живому миру. Я вдруг представил себя гомункулом и мне стало совсем плохо. Наверное, можно было бы заменить гомункулов теми электронными мозгами, которые умели делать селениты…
Мои трусливые мысли прервала команда Озавака-Ана: «офицер связи — к капитану!»
Я вскочил, рывком преодолел разделявшее наши посты расстояние и вытянулся, начав доклад по форме. Но Озавак-Ан сразу же прервал меня жестом руки (он почти всегда так поступает) и, показывая на расстеленную перед собой карту, спросил, сколько времени мне понадобится для запуска аэроплана-разведчика и разведки обстановки по району, удалённому к юго-западу на 200 морских миль. Это, считайте, был уже восточный край Имеру. Я сразу понял, что радиограмма об угрозе с воздуха была не единственной: помимо неё, поступили ещё какие-то сведения о противнике. Дважды Рождённый тут же подтвердил мою догадку, показав на лежащую прямо на карте вторую радиограмму. В ней и говорилось о цели, обнаруженной в 200 милях от нас. Что именно там обнаружили, в радиограмме не уточнялось, но судя по реакции капитана, это была очень важная для нас цель. Но ведь дальность уверенного приёма видеосигнала от беспилотника, даже с учётом моих усовершенствований, всего около 100 миль, от силы 120 — и это в идеальных условиях! Хотя «Киклоп» шёл курсом на юго-запад, как раз в тот район, даже при самом полном подводном ходе расстояние сократилось бы до приемлемого в лучшем случае часа через два… Я смутился, но чётко изложил всё это капитану, а также добавил, что потом придётся искать и вылавливать приводнившийся аэроплан. Озавак чуть поразмыслил и уточнил, что цель надводная и очень крупная, на малые цели можно не обращать внимания, и возвращать беспилотник не нужно — нет времени. Во сколько я смогу уложиться. Я и так не особо ясно представлял себе, что отвечать, а этим он окончательно вогнал меня в ступор. И мой язык почти без моего участия ляпнул,
Запуск беспилотного аэроплана осуществляется с верхней палубы, в надводном положении, при помощи пневматической катапульты, которая в разобранном виде хранится на складе рядом с самим беспилотником. Всплыв, «Киклоп-4» шёл на брюхе средним ходом; в полёте на экране нас просто сдуло бы с палубы вместе со всем нашим хозяйством. Не буду здесь подробно расписывать, как мы с матросами перетаскивали всё наверх, извлекали из ящиков этот аэроплан, как я прилаживал ему крылья, представляющие собой длиннющие составные плоскости, как заправлял, подключал к стартёру, тестировал цепи и дренажил топливную систему, пока трое моих помощников собирали катапульту. Всё получилось быстрее даже, чем я рассчитывал, потому что один из матросов, как выяснилось, отлично разбирается в технике. Небольшой, почти бесшумный двигатель запустился, сжатый воздух и встречный ветер забросили разведчик вверх, на катапульте зажглась лампочка, сигнализирующая о нормальной работе телеметрии. Я оставил матросов разбирать катапульту, а сам вернулся на пост. Дистанционное управление, хвала Хардугу, тоже работало без проблем. Я заставил беспилотник сделать восходящую спираль над «Киклопом», чтобы всё проверить, затем направил его по пологой дуге в заданный квадрат. Вскоре палуба опустела, и тогда «Киклоп» вышел на экран, набрал самый полный ход и устремился вслед беспилотному аэроплану.
Экран телеприёмника на моём посту показывал картинку с широкоугольной камеры разведчика, рядом выводились цифры по его высоте, курсу, удалению, а также пеленги радиосигналов (их было много, и в данном случае они были бесполезны). Долгое время море впереди было чистым, не смотря на отличную видимость. Я и не ожидал разглядеть ничего особенного, пока аэроплан не наберёт высоту и не пролетит хотя бы сотню миль. Через полчаса, когда он набрал высоту около 15 стадий, на юге, на краешке горизонта показалась неровная полоска берега. До Пасифиды было ещё далековато, скорее всего я наблюдал верхушки каких-то островов в море Имеру. Спустя ещё полчаса я увидел далеко впереди светлую чёрточку волнового следа на воде. Сначала одну, чуть позже разглядел несколько более тонких по разным сторонам от неё. Большое судно с сопровождением — конвой. Затем картинка резко ухудшилась: летящий со скоростью почти втрое выше нашей беспилотный разведчик слишком удалился от телеприёмника. Как только стала теряться картинка, я отправил команды, чтобы снизить скорость аэроплана, и вновь отправил его в полёт по кругу, на этот раз над районом разведки. Я молил Богов, чтобы он не потерялся. Однако в расчётах, хотя и приблизительных, мы не ошиблись: расстояние от «Киклопа» до цели по прямой в тот момент было немногим более 150 морских миль, и когда оно сократилось примерно до 120, картинку я стал получать достаточно разборчивую. «Киклоп» сбавил ход до полного, а затем и вовсе лёг на брюхо. Мне следовало поторопиться с разведкой, потому что мы подходили к зоне обнаружения вражескими радиолокаторами, прежде всего РЛС сопровождавшего конвой дирижабля-охотника. А вот наш маленький аэроплан почти сразу же заметили с одного из эсминцев, и к нему потянулись следы трассирующих очередей. Когда разведчик подлетел ближе, я выключил его двигатель, чтобы по нему не навели тепловую ракету, и переключился на камеру с телеобъективом, чтобы возможно подробнее разглядеть корабли. Меня, конечно же, первым делом интересовал самый большой корабль. Картинка на таком расстоянии от «Киклопа» принималась не очень чёткая и сменялась всего раза три-четыре в секунду, и я поначалу принял цель за плавучий ангар, прорешеченный сверху балками мостовых кранов. Но когда беспилотник пролетал над ним и я поймал этот корабль крупным планом, я чуть не упал со своего кресла (наверное, упал бы, если бы меня не удерживали захваты): это не краны, это были гигантские пушки!
Джаггернаут — так называют плавучие крепости. И эта крепость движется в направлении Пасифиды. Насколько я знаю, у них эффективное против обычных боеприпасов тяжёлое бронирование, но при этом слабое оборонительное вооружение. Поэтому такие крепости всегда сопровождает крупное соединение из кораблей и летательных аппаратов. В начале войны было несколько джаггернаутов, но уцелел лишь этот, может быть, самый крупный из всех. Я стал вспоминать то, что нам недавно говорили на занятиях. Ещё до войны стало ясно, что на все укреплённые цели потенциального противника термоядерных боеголовок не хватит, поэтому стали спешно разрабатывать и строить обычные системы вооружений, способные хотя бы отчасти заменить термоядерное оружие. Одним из таких видов вооружений у Альянса стали плавучие крепости. Их строили в виде отдельных секций, а затем соединяли вместе на плаву, потому что строить такой огромный сухой док было бы безумным расточительством. Носовая и кормовая секции имеют двигатели, а секции, расположенные между носом и кормой, несут мощное дальнобойное вооружение, и ещё они содержат герметичные отсеки, поэтому, чтобы потопить крепость, придётся постараться. На мой взгляд, самое лучшее — это серьёзно повредить силовые установки носовой и кормовой секций, а затем ударить крепости в один борт — тогда насосы не успеют закачать балласт в противоположные отсеки и джаггернаут может лечь на бок или даже перевернуться, и в итоге затонуть. Чтобы пробить его многослойную броню, потребуются термоядерные боеголовки. А ещё нужно обезвредить корабли охранения… Я сразу сообразил, что одного нашего «Киклопа» для успешной атаки будет недостаточно. Но, подумалось мне с восторгом, шанс сорвать их операцию, что бы они там ни задумали, у нас всё же есть!
Характеристики этой плавучей крепости я хорошо запомнил ещё курсантом: полный ход всего около 10 узлов, вооружена двадцатью четырьмя тяжёлыми дальнобойными орудиями. Каждое из орудий при выстреле посылает сверхзвуковой снаряд массой около 40 актов на дальность более 50 миль. Скорострельность одной такой пушки может достигать двух, а то и трёх выстрелов в час, но после нескольких десятков выстрелов стволы приходится заменять — хотя и этот процесс автоматизирован и занимает лишь несколько часов, а запасные стволы хранятся в недрах самой плавучей крепости. У других джаггернаутов было самое разное вооружение, но суть одна и та же: одним-двумя залпами такая крепость способна снести практически любое береговое укрепление. Это позволяет атаковать цели, хорошо защищённые от воздушных ударов со стороны моря, а главное — экономить ядерные заряды. Нетрудно догадаться, что сокрушительные залпы этой крепости предназначены для береговой обороны Пасифиды. Подобная крепость в начале года уничтожила нашу базу Тонкий Мыс. Хотя прямое попадание термоядерного заряда превратило в плазму всю носовую часть того джаггернаута, он не потерял ни плавучести, ни хода, ни боеспособности, и уцелевшие орудия несколькими залпами превратили Тонкий Мыс в оплавленные развалины.