Безликое Воинство
Шрифт:
Это всё промелькнуло в моей голове быстро, и я открыл рот, чтобы громко доложить капитану, но тот уже всё понял (не иначе — по выражению моего лица!) и уже направлялся к моему посту. Я вскочил, уступая ему место, но он вернул меня назад, положив мне руку на плечо. Я весь затрепетал от такого знака расположения и доверия! «Докладывайте» — сказал кэп спокойно, встав справа за моей спиной, чтобы видеть экран телеприёмника. По мере доклада я делал необходимые расчёты: «Джаггернаут, 24 пушечный, ход примерно 7 узлов… курс 210, азимут 250, удаление около 120 морских миль… визуально подтверждено сопровождение: четыре эсминца, эскортный авианосец, дирижабль-охотник…» «Где-то ближе к нам могут быть ещё охотники, вы тоже поглядывайте на радар», — сказал мне Озавак-Ан, затем он негромко скомандовал штурману: «Рассчитать курс на перехват конвоя. Держать самый полный надводный ход.» Потом он опять обратился ко мне: «Отлично сработали, Адиша-Ус. Направьте аэроплан на север, это собьёт их со следа. И сообщите на базу все параметры обнаруженного конвоя. — Затем он немного повысил голос и обратился ко всем в рубке: — Следите за воздушной обстановкой! Если засечёте что-то, не медлите ни секунды! Штурман, если что — мы сразу ныряем.» Этот призыв был лишним: все прекрасно понимали опасность и с момента последнего всплытия не отрывали глаз от приборов. Я передал на беспилотник команду к запуску двигателя, развернул его строго на север, мысленно с ним попрощался и выключил
Взломать береговую оборону Пасифиды было бы непросто даже для джаггернаута: основу её составляют бронепоезда, тоже с дальнобойными орудиями (не с такими большими, конечно), которые двигаются вдоль берега по сети железных дорог. Радары, наводящие их снаряды на цели, расположены на возвышенностях далеко от береговой линии — залпами с плавучей крепости их не достать. Да и если достали бы — наземные станции легко заменить несколькими дирижаблями. И чтобы наверняка попасть в бронепоезд, нужно надолго обездвижить его, а значит, предварительно придётся разрушить пути, а затем с воздуха засечь координаты самих поездов. Пути береговой обороны проходят в укреплённых траншеях, они многократно дублированы, так что перерезать их сложно. За то время, пока противник будет всем этим заниматься, его и самого могут уничтожить. Несколько хороших пробоин — и тихоходный неповоротливый джаггернаут скроется в бездне Восточного океана вместе со своими гигантскими пушками. Хотя для этого понадобится по меньшей мере линкор, или десяток таких малюток, как наша, но сама возможность набить этой плавучей крепости дыр в корпусе — невероятная удача! Отправляющий в Бездну — чем не Честное имя?
Озавак-Ан подошёл ко мне совсем близко, наклонился к моему уху и не приказом, но добрым словом отправил меня отдыхать — то ли он вспомнил мой совет с прошлой вахты, то ли просто хотел, чтобы я имел свежую голову во время предстоящего боя. Как же воодушевляет отеческое слово капитана! Вся моя боль мигом утихла, я вернулся в свою каюту, и вот я сижу за столиком и дописываю всё в свою тетрадь. Не знаю, когда меня позовут на пост, но пока лучше всё же поспать.
Я опять засну с мыслями о тебе… Жива ли ты, прекрасная Виланка, и в какой из мрачных пещер ледяной Арктиды держат тебя в плену? Каждый раз, лёжа в койке после тяжёлой вахты, я представляю, что и ты лежишь на ней в моих объятиях, и тогда я засыпаю со счастливой улыбкой.
Жертвенная дева. Гл. I. Светлые Чертоги
Добрейшему моему учителю и наставнику,
достославному Рамбуну Рам Карапу,
с почтением и благодарностью
внимательная и во всём прилежная
Виланка Пал Гея
(речь магистра Рамбуна)
Многомудрые коллеги!
Меня просили самолично представиться тем из вас, кому я не знаком, а также напомнить о себе тем кто, возможно, в потоке трудов и забот размыл память о наших прошлых свиданиях… Итак, моё имя звучит как Рамбун, что означает придонную тварь, живущую в морях моего мира. Подобно тому, как та тварь просеивает щупальцами ил в поисках своей снеди, я просеиваю знания разнообразных сфер в поисках редких, но сладких для разума зёрен истины. Далее я Рам, что, как выяснили мы совместно с моим великодушным другом, хитроумным профессором Бором Хиги, означает «секулярный философ». Карапами же называют весь наш род, хотя и не все из нас имеют такой член в своём имени. Твердь нашего космоса зовётся Геей. Её внешняя поверхность — обиталище многих этносов, что сменяют друг друга, то густо плодясь, то почти исчезая с её лика. Та твердь изменчива, гонимая чередою циклов и причудами судьбы. Мы же живём в обширных пространствах вглуби, под сенью внутреннего неба, и делим наш неизменный мир с великанами и иными благородными созданиями.
Глубокочтимые мудрецы тысячи миров! Истинно благословенный разум питается идеей, что основа сущего есть добрая духовность. Из идеи этой произрастают все правила и учения, воспитывающие в человеке праведные устремления и ведущие его к сознательному совершенству. Удивительно, как в разнесённых по бескрайнему Мирозданию ойкуменах те учения схожи между собой, и не менее удивительно, как позволяет себе разум их исказить и извратить, обращая порой во зло. Но как тропинка в лесной чащобе петляет, обходя корни, болота и рытвины, но всё же приводит нас к селению, так и пути праведных устремлений в конце концов имеют верное направление и одну вожделенную духом цель, ради которой тот дух и существует. Так и мы, здесь собравшиеся, пришли разными путями под своды этих Светлых Чертогов, дабы приложить свой разум к предмету столь же таинственному, сколь и зловещему, и разрешить от него мой несчастный мир. И я должен сейчас первым из исконных жителей Геи обстоятельно поведать вам о том, что творится ныне в её внешних обителях.
Гею, нашу Сапфировую Маргариту, постигло невиданное ею доселе несчастье, одна из страшнейших пагуб, что сущи в обитаемых мирах, которую люди с поверхности именуют «смутным куполом», потому как видится она подобно колпаку из мутного стекла. При взгляде же снаружи ясно, что вокруг всей Геи сгустилось плотное облако. Вам ведома та напасть как Шал-Гур, или Безликое Воинство. Я провёл тщательнейшие изыскания в библиотеках глубинных земель, бессонными ночами в свете мерцающего пламени свечей я вникал в полуистёртые манускрипты, которых пытливый взор мудреца не касался бесчисленные века. Но я не нашёл ни малейших упоминаний о чём-то схожим с этим куполом, или с теми особенностями, что сопровождают его явление. Я воочию убедился и могу лишь констатировать, что из мудрецов моего мира никто не оставил свидетельств или даже намёков, что когда-либо в прошлом подобное явление имело у нас место. Лишь в одном из хранилищ книжного знания, а именно в том, что содержит в себе книги мудрецов с поверхности, я среди пыли и истлевших фолиантов отыскал труд допотопного секулярного мудреца по имени Арес Честный, в котором описан некий проклятый людьми род. То зло проникло на Гею во времена великого мора, называемого «чёрной смертью» и, движимое ненавистью и завистью ко всему человеческому,
Я с горечью свидетельствую, что к тому времени, как Гею постигла эта пагуба, на поверхностных просторах её суши вновь расплодились этносы, увы неумолимо, как и многочисленные их предшественники, погрязшие в упрямом невежестве. Как язва получает власть лишь над ущербным телом, так и все несчастья человеческие тяготеют к недугам, уже взращённым людьми самими в себе. Нынешнее человечество давно потеряло в нас верных водителей и наставников, и теперь даже мудрые среди них боятся и не понимают нас, и даже не верят в само существование глубинных земель и утверждают, будто мы живём в холодных и мрачных подгорных пещерах. А ведь это мы, именно мы бережно сохранили древнейшие знания об их предшественниках, что процветали на Гее до последнего её потопления, и терпеливо донесли эти знания до них, когда сами эти упрямцы ещё прятались в пещерах от холода и диких зверей. Именно от нас они узнали, как называются планеты, что движутся по небу, и как сами они живут на одной из таких планет, и наименования материков и морей, и имена стихий и всяких тварей. Иногда мы давали им подсказки, дабы избежать больших бед или восстановить равновесие. Воистину, нет более неблагодарного занятия, чем бескорыстная помощь упёртым глупцам! Используя переданные нами знания, они создали свою науку, но наука та не стала чистым и отточенным инструментом, назначенным служить поискам истины, а принуждена была служить грубым орудием их самообольщения и корысти. Своих клерикалов при посвящении они оскопляют, дабы дух их не склонялся к сторонним вожделениям, и питают их с ложечки лучшими яствами, дабы те заботились лишь о горнем, и искушают во множестве наук. Увы, не знающая невзгод растительная жизнь в печальном итоге лишь растлевает дух мудреца. Таковой мудрец перестаёт внимать гласу строгой логики и даже авторитету самих основателей наук. Он более не ищет истину, но тщится найти оправдание своим заблудшим воззрениям, и совращает на тот путь своих учеников, вместо того, чтобы вразумлять их и наставлять. Где всякий искушённый в науках муж, испытывая разумом естество, в мыслях своих расчленяет и сочленяет его в различных проекциях и ипостасях, дабы насыщать свой ум отрадой добрых познаний, там они прилагают беззаботную свободу своего разума к измышлению машин. Машин сколь хитроумных, столь же и бесполезных! Они навязчиво предлагают нам свои машины в обмен на наши чудодейственные эликсиры и даже на секреты их составления. Самонадеянные сподвижники Момоса, они не ведают, насколько нелепы их достижения! Возьмём хоть устройство, играющее музыку, словно целый оркестр виртуозов. Вместо наслаждения общением с живыми музыкантами, являющими совершеннейшее вдохновенное мастерство игры на добротных инструментах, мне предлагают сравнить, насколько высокий или низкий, объёмный или плоский звук доносится из нелепого вида ящиков, которые питаются от электрических сил и делаются простыми рабочими на их фабрике. Но самое возмутительное, глубокочтимые коллеги, то, что скопцы измышляют — о ужас! — машины, назначенные гектографировать знания. И ладно бы те машины плодили дубликаты одних только немудрёных сведений и поучений, потребных для жизни толпы. Так нет же! Они не брезгуют и высоким знанием, соразмерным лишь подготовленным к нему умам. Взрастив в чревах своих изуверских машин мириады противных праведному любомудрию плодов, скопцы норовят насытить ими как можно большее число умов вульгарных. Скажите мне, кому нужно такое знание, которое размножено машиной и которое каждый с лёгкостью может получить? Оно как поддельная драгоценность, дармовая базарная безделушка, оно радует лишь мошенников и прельщённых ими простаков. Сакральные знания заповедны, они — удел тех, кто посвятил свою жизнь поискам истины. Таковые знания ценны лишь своей уникальностью. Сколь прекрасен учёный муж, владеющий сокровищами избранных знаний, столь безобразен мир, где все знают одинаково. Людские массы в том печальном мире подобны слепым термитам, всё человеческое в них угасло. Недаром же в ойкуменах, что процветают в вечном благоденствии, доступ к высоким знаниям ущемлён и затруднён даже более, нежели путь к вершинам власти! Можно ли считать мудрым того, кто знает то же, что и все? Таковой мудрец, что стремится окружить себя одними лишь единомышленниками, идёт сам и ведёт свой круг прямым путём к безумию! Само определение персоны на гомогенном фоне, фабула человеческой индивидуальности, основа всех творческих начал её суть уникальные знания. Пространное же разнесение по умам одинаковых знаний — это кратчайший путь к убиению природы человеческой!
Столь глубокое небрежение людей к естественной гармонии в угоду лишённым естества бездушным машинам приводило в прошлом к возмущению стихий Геи, и мы полагали, что стихии те вновь возмутятся и склонятся к Хаосу, как бывало уже не раз в древнейшие времена, и сожгут порочный род человеческий во вспыхнувшем из недр огне, и утопят его в нахлынувших с небес водах, и погребут под наползающими с гор ледниками. Это являло бы собой неизбежный порядок вещей, что не единожды уже прошествовал, но вот случился этот нежданный для нас поворот: так в отверстую рану вместо обычной гнили попадает смертельный столбняк. Таковое моё соображение о сём предмете: кто, предаваясь своей гордыне, забывает и игнорирует духовные истоки разума, тот идёт по тонкому и ненадёжному льду своего высокомерия, и чем дальше он по нему уйдёт, тем глубже будет пучина, разверстая под ним, когда лёд тот наконец треснет.
На этом, многомудрые коллеги, позвольте завершить мою краткую речь перед вами. Готов участливо и с должным пониманием выслушать ваши вопросы, после чего незамедлительно и откровенно ответить на них. Если же в ком-то из вас моя речь возбудила сугубый интерес, я буду рад уединиться с ним в приватной обстановке моих или же его покоев, чтобы за благополезной беседой, с непременным вкушением нектара, одного из даров сего достойнейшего мира, подробно осветить любые ведомые мне тонкие детали и примечательные подробности нашего предмета.
Летопись Виланки
Несколько месяцев назад, когда мой высокочтимый учитель и наставник унёс меня в Симбхалу, я обрела новую жизнь, а сегодня, очнувшись от сна в саркофаге из каменного льда, я оказалась в месте, о котором не помышляла даже в самых сладких грёзах. У меня такое чувство, словно я спала не весь наш путь из Агарти, а все свои четырнадцать лет, и только-только наконец окончательно проснулась. Теперь вся прошлая жизнь вспоминается мне как отягощённый кошмарами сон, а моя душа, вырвавшись на просторы вечного света, парит в безбрежной вышине подобно птичке, которая сбежала из тесной клетки. Хвала добрейшему моему учителю, ведь я пребываю в Светлых Чертогах! Далеко внизу, между белых облачных узоров, играют красками земли и сверкают воды, а надо мной, в густой бездонной синеве, сияет ясное светило этого сокровенного мира — легендарной Эоры!