Безликое Воинство

Белоконь Андрей Валентинович

Хотя я во многом разочарована теми описаниями, что мне удалось прочитать в Симбхале, я всё же подтверждаю основную идею, которая в них содержится: родная планета хозяев Чертогов это нечто совершенно невероятное и не похожее ни на что из того, что мне приходилось видеть на моей родине или в Симбхале. При взгляде снизу её небо днём имеет зеленоватый оттенок, а само дневное светило более ясное, белое, если сравнивать с нашим Гелиосом. В небе парят облака, но они тоже, во всяком случае теперь, смотрятся не так, как наши — такое впечатление, будто они чётче и объёмнее. Возможно, этот эффект связан с оптическими свойствами зимней атмосферы. Впрочем, я просто могла подзабыть, как должны выглядеть нормальные облака.

В летописях Симбхалы я читала про Эору, что здесь буйство цветущих красок, что с величественных, сверкающих белоснежными вершинами гор, расположенных в основном по экватору, стекают полноводные реки, континенты заповедной планеты покрыты дремучими лесами из огромных деревьев, а в этих лесах живут невероятные звери, и ещё здесь есть отвесные скалы и глубокие каньоны, по воздуху летают благородные драконы и диковинные птицы, а в морях плавают огромные чудовища. Описания эти сопровождались красочными иллюстрациями, выписанными с такими подробностями, что я не сомневалась — художник создавал эту красоту по собственным свежим впечатлениям или хотя бы по описаниям и эскизам того, кто всё это видел собственными глазами. Но хотя я недолго пробыла в этом укрытом снегом и льдом лесном царстве, да и для буйства красок, конечно, не сезон, однако теперь я не уверена, что те, кто про всё это писал и, тем более, рисовал,

и правда посещали заповедную планету эориан. Природа этого уголка Эоры показалась мне причудливой, но я бы не сказала, что её следует описывать пышными эпитетами — здешняя природа по-своему скромна и спокойна, её красота неброская, кажется хрупкой и ранимой. Айка Масс обещала нам отдых в лесу, но это не лес в том смысле, к которому мы привыкли. В детстве мне довелось погулять по лесам двух континентов и даже разных высотных поясов — в тех местах, где приходилось служить моему отцу, Избегающему Удара. Я помню, как впервые попала в настоящие тропические джунгли. После тенистых рощ из раскидистых дубов, клёнов и лип, а тем более после чистых, устланных коврами из мха хвойных лесов, джунгли показались мне старой компостной ямой, заросшей огромными сорняками. Но в любом случае лес на Гее — это большой земельный участок, поросший деревьями. А на Эоре даже под снежным покровом заметно, что лес совсем другой. Деревья эорианского леса образуют множество размерных планов, при этом, в отличие от наших лесов, диапазон этих размеров непривычно велик. Здесь есть деревья размером с атмосферную башню или со среднюю гору, их стволами, ветвями и корнями пронизано огромное пространство, в развилках их нижних ветвей можно было бы с удобством разместиться большой компанией, обустроить полноценное жилище или даже построить небольшую деревушку, а кроны их, кажется, упираются в самые облака. Мы потратили не меньше четверти часа, чтобы обойти комель одного из таких гигантов: он пустил корни на самом дне каньона, а его вершина взметнулась надо всей округой. Но вместе с гигантами, рядом с ними и даже на них, уютно примостилась растительность помельче, вплоть до такой, которая различима лишь, когда покрывает собой достаточно большую площадь где-нибудь на камне или древесной коре. Почти всё в этом лесу — каждое растение, каждая веточка, если не утонули в снегу, то каким-то чудом удерживают на себе снежные одеяния. И большое, и малое в нём — начиная от гигантов, обнявших корнями целые горы (или даже самих как горы), и вплоть до одетых в белые шапочки крохотных кутинок травы или мха (или чего-то похожего), примостившихся на древесном корне — выглядит безупречно и заставляет взгляд невольно замирать в восхищении. Этот лес одновременно и величественен, и нежен, и незыблем, и хрупок, он как единый совершенный организм, который укрылся пушистым белым одеялом и уснул до поры. Повсюду мой глаз встречал местные растительные сообщества настолько живописные, что я невольно испытывала боль и стыд, когда, случайно задев за ветку, стряхивала с неё белые одежды, оставляя эту ветку голой и, тем более, когда была вынуждена ступать ногами по снежному покрывалу, поверхность которого непорочно чиста и кажется самим совершенством. Безупречная гармония зимы царствует в этом лесу, и словно в уважение к её торжественной красоте, на дне каньона безветренно и там удивительная акустика: слух улавливает все оттенки журчания протекающей через каньон реки, щебета невидимых птиц или каких-то ещё существ, сокрытых среди снежного лесного гардероба, и звучание этой природной симфонии в узком пространстве каньона, смягчённое вездесущим снегом, покрывающим там всё и вся, создаёт благостное ощущение, будто ты попала на торжественную службу в храм, созданный самой природой. Истинно, этот замёрзший Элизиум оказался не менее прекрасен, чем цветущий. Не смотря на зловещий сезон, красота этого леса захватывает дух и возносит его в божественные сферы!

Итак, описанным выше головокружительным способом мы спустились на дно широкого каньона, где оказался густой, засыпанный снегом лес, по которому петляет неторопливая речка. Речка невелика, она покрыта льдом, но не сплошь: вдоль её русла нередки узкие стремнины с бравурно журчащими перекатами, а за перекатами можно встретить свободные ото льда широкие заводи, в некоторых местах река и вовсе исчезает под огромными корнями и выступами скал. Тропинка, проходящая вдоль русла, ловко обходит все природные препятствия и имеет вид, как если бы её прокопал в снежных наносах прилежный монах. Она довольно узка, поэтому идти нам приходилось друг за другом. Берега реки отчасти болотистые, и тогда тропинка проходит по льду, но эорианская обувь, кажется, вообще не способна по чему-либо скользить. Сначала Галш с Айкой шли первыми, а я была замыкающей, но затем Айка всех нас пропустила вперёд и пошла последней, иногда заговаривая со мной, чтобы я обратила внимание на те или иные местные красоты. Трудно представить себе что-то более живописное, чем сотворённое снежной зимой природное обрамление этого скромного водоёма! Я старалась не сходить с тропинки, как и долговязый Салинкар, а вот антиподы нередко отклонялись в стороны, погружаясь по колено, а то выше, в снежные сугробы, даже заходили в воду, и при этом они не испытывали никаких неудобств.

— Так было бы гораздо интереснее — идти прямиком по дикой местности, по первозданной целине, — сказала мне Айка, очевидно, заметив моё смущение. — Но гостей принято водить по дорожкам.

Если наступить ногой на достаточно толстый снежный ковёр, он захрустит, но не так, как песок на пляже, а звонче и громче, звук этот похож на скрип плохо выделанной кожи. Я уже пробовала сама так забавляться, однако тогда, в каньоне, снегом хрустели в основном наши эорианские антиподы. Помимо потревоженного ими снега, вокруг можно было заметить и немало следов исконных лесных обитателей. Поскольку я не следопыт, тем более, не зимний следопыт, эти свидетельства скрытой лесной суеты мне ни о чём не говорили, но учитывая, что недавний снегопад засыпал все старые следы, живности в этом царстве холода, простёршегося по дну каньона вдоль реки, в том числе живности довольно крупной, обитает, очевидно, немало. Нередко нам встречались, как того и следовало ожидать, мелкие летающие существа, видом схожие с нашими птицами и вавалами. Также в достатке было разнообразных природных звуков: журчание реки порой перекрывал чей-то звонкий щебет, писк или стрёкот — эти звуки разносились по морозному воздуху каньона, придавая местности характерный лесной колорит. Но шумовое окружение в каньоне отличается от лесного гомона, какой можно услышать на Гее. Снежный покров, похоже, гасит звуки, и всю прогулку меня не оставляло ощущение, будто в моих ушах мягкие затычки, которые то появляются, то исчезают… Где-то впереди, а также наверху, в ветвях деревьев и на стволах, я замечала каких-то птичек или зверьков, но подробно разглядеть себя они не давали: едва мелькнув, сразу же исчезали, спеша по своим делам. Эти юркие создания тревожили лежащий наверху снег, и тогда он сыпался вниз — дождём из отдельных снежинок, а также комьями. Если по дороге вниз маленький белый обвал пересекал пробивавшиеся сверху лучи местного светила, на снежинках на мгновение вспыхивала радуга, а когда комья с высоты врезались в глубокий снег, можно было расслышать странный, вроде бы знакомый, но в то же время ни на что не похожий глухой звук: тап-тап… тап-тап-тап… Один раз на тропинку выскочило существо покрупнее, которое поначалу показалось мне похожим на небольшого элафа (с рожками!), но когда оно повернулось боком, то я увидела двуногое создание с длинной шеей и вроде даже клювом, во всяком случае, оно напоминало скорее херона или подобную ему болотную птицу. Лишь глянув на нас, странное существо в два-три скачка скрылось за деревьями. Теперь я обратилась к «ментальному помощнику», чтобы найти об этом существе какие-нибудь подробности. Оказалось, что в местных лесах обитает несколько разновидностей подобных двуногих элафов, как рогатых, так и безрогих, причём некоторые из них довольно велики, однако весь их род — чистые вегетарианцы. В эпоху селенитов, в пустынях, простиравшихся на исчезнувших ныне континентах, жили огромные нелетающие птицы — стротокамелосы. Они были вдвое выше и втрое тяжелее взрослого человека, и отчаянные

смельчаки могли даже ездить на них верхом. Двуногие существа с Эоры, пожалуй, напоминают этих вымерших гигантов, хотя, конечно, они будут помельче стротокамелосов.

А в самой реке своя живность. Вода на свободных ото льда перекатах прозрачная, словно хрустальная, и я видела в этой воде странного вида рыб, а в затоне заметила лениво плывущее земноводное существо, похожее на лягушку, только с удлинённым телом и небольшим хвостом. Вдоль русла изредка проносились небольшие пёстрые птички. Над нашими реками обычно так летают виланки — они ловят насекомых на лету, однако насекомых среди эорианской зимы не было так же, как и не бывает среди нашей. Одна птичка при мне нырнула в прозрачную глубину заводи, всплеснув над речной гладью высокий водяной султан, а затем вынырнула с маленькой рыбкой в клюве. Вскоре мы дошли до заводи побольше, над которой стелился белый и зыбкий не то туман, не то пар, и я к величайшему своему изумлению увидела там белокожую найю! Она появилась у дальнего от нас берега, прямо из воды, в окружении льда и снега — такого же белого с синевой, как её кожа. В первый момент мне показалось, что поверх тела нимфы струится складками тонкая мокрая ткань, но это стекала с неё вода — медленно, словно прозрачное масло. Я не смогла отвести взгляд! Наверное, это было неловко с моей стороны, и я даже не знаю, как на её появление среагировали антиподы и долговязый Салинкар. Неторопливо окинув нас взором с поволокой, найя вновь скрылась в воде, не издав даже всплеска.

С немым, но кричащим вопросом я повернулась тогда к Айке Масс.

— Виланка, я же тебе говорила: эта планета большая, здесь много кто живёт, — усмехнулась в ответ эорианка. — Кое с кем даже есть о чём побеседовать… Только не забывай, что они не люди.

Я вновь вспомнила фигуру, встречавшую нас у входа в каменный дом. Это тоже была какая-то нимфа? Но нимфы это духи живительных сил природы, а здесь, на Эоре, по описаниям живут существа плотные и осязаемые, однако они не животные и не люди. В лесах на Гее можно встретить духов — чаще всего их видят заблудившиеся дети первого возраста, потому что такие дети ещё способны непосредственно воспринимать тонкий мир, а разум самих духов природы подобен разуму беспризорных детей. На Эоре, как уверяют симбхальские летописи, обитает нечто другое. Когда жила в Агарти, я прочитала, как именно могут возникать подобные существа: один из авторов предложил по этому поводу простую и в чём-то забавную гипотезу. По его мнению, первобытным людям свойственна предельно рациональная жизнь, и не в последнюю очередь они стараются избежать такой очевидной опасности, как хищные звери. Первобытное людское поселение, конечно же, привлекает хищников — те надеются разжиться там лёгкой добычей. Просто убивать хищных зверей бесполезно, так как из бескрайних диких просторов на смену убитым зверям тут же придут живые и голодные. А вот постоянный клан хищников, «пасущий» одну деревню, будет охранять свою территорию — то есть служить защитой от пришлых сородичей — и, главное, такой клан может быть хоть как-то управляем. К примеру, можно не дожидаться, пока хищники утащат из поселения очередную случайную жертву, а подкинуть им такую жертву, которая их насытит, но при этом нанесёт самим людям минимальный ущерб. Подобным образом, по мнению автора, и возник у первобытных людей жертвенный культ. Охотники делились добычей, скотоводы отдавали заболевших и старых животных, а в каких-то случаях люди прибегали к человеческим жертвам — к примеру, оставляя хищным зверям на поживу пленных врагов или своих же соплеменников — преступников и больных. Постепенно к такого рода жертвам добавлялись сакральные — простейший рационализм подменяла первобытная мистика. Охотники приносили жертвы лесным духам, чтобы те не мешали добывать пропитание, рыбаки — духам воды, чтобы отблагодарить за богатый улов, а саму деревню защищали уже не только стены и острые копья, а домовые духи, которым тоже приносились жертвы — например, в виде плодов земледелия или другого хозяйствования. Одни и те же духи таким образом «выкармливались» на протяжении многих человеческих поколений и в итоге обретали могущество, а порой и плотную форму. Первобытные люди почитали их за богов. Но по мере того, как люди множились, отвоёвывая пространства у дикой природы, их поселения росли, а хозяйство развивалось, место диких зверей и природных духов, требующих жертв, занимали сами люди, требующие дани. Поначалу в качестве таковых выступали племенные вожди и верховные жрецы, затем правящая элита и духовенство. В конце концов, рано или поздно, жертвенный культ вырождается в государственную систему налогообложения…

— Летом тут живности побольше, но у зимы своя красота, зима одновременно бодрит и успокаивает, — тихонько сказала мне Айка, явно нарочито прервав мои размышления. А затем она со смехом добавила, уже громко: — А летом тут Галш рыбу ловил. Руками! — и она по обыкновению рассмеялась.

Я тоже невольно заулыбалась, а Галш вдруг оглянулся и посмотрел на нас — как ни странно, вполне по-доброму.

— Река мелкая, дно у неё твёрдое, брести вверх по течению и по пути шарить руками под камнями и корягами… Мне так нравится! — заявил он.

Вот уж не думала, что Галшу Талесе могут нравиться подобные вещи.

Над нами нависал древесный полог, который порой расходился высокими сводами, и тогда я видела замшелые стволы и заснеженные ветви местных деревьев-гигантов, а дальше по тропинке в голубоватой морозной дымке просматривался замысловатый путь, будто сквозь сказочную ледяную пещеру. Кое-где этот путь прорезали лучи света, сумевшие пробиться сверху. Иногда за деревьями проступали стены каньона — серые с жёлтым, покрытые чем-то похожим на лишайник, а также красивыми, но жутковатыми ледяными подтёками. С начала нашей прогулки прошло с полчаса, когда я вдруг поняла, что уже не боюсь зимы и с наслаждением вдыхаю — через нос, медленно и глубоко — чистейший и бодрящий морозный воздух. Не так уж давно я дышала городскими запахами в Фаоре, затем благовониями из курительниц в Симбхале, а в последние сутки безупречно чистой атмосферой Светлых Чертогов и звездолёта «Пикус», и вот теперь я вдыхала насыщенный первозданной энергией воздух дикой природы мира, который воспет в легендах тысячи миров. Я шла и мысленно благодарила богов и своего добрейшего учителя за то, что подарили мне новую жизнь, которая несравнимо интереснее прежней, и я радовалась дружбе, пусть пока для меня необычной, с эорианскими антиподами — юношей и девушкой, добрыми и прекрасными — которые привезли меня в такое волшебное место.

Тропинка вела нас вниз по течению реки, порой срезая её излучины и пролегая тогда через особенно густые и затенённые участки леса. На одном из таких участков нам навстречу неожиданно вышел огромный светлого окраса зверь. Я сразу поняла, что это четвероногий хищник, вроде кучина или сияра, только гораздо крупнее и свирепее. Вся моя вера во всемогущество эориан в тот момент куда-то улетучилась. Шедший впереди Галш резко остановился и замер, и мы вслед за ним тоже встали как вкопанные и даже перестали дышать. Я оглянулась на Айку: её лицо стало серьёзным и напряжённым. Лютым своим видом — оскалом пасти, горящими глазами, полусогнутыми лапами и вставшей дыбом шерстью, которая особенно густа и длинна у него на голове, этот хищник показывал, что мы нежеланные здесь гости и что он вот-вот бросится на нас. А ведь у нас не было при себе никакого оружия! Мне пришла в голову мысль, что антиподы могут применить какую-нибудь магию — например, заключить этого зверя в ледяную клетку или парализовать его. И ещё я подумала, что найя, показавшись нам за минуту до этого, тем самым хотела предупредить об опасности… Однако все мои представления разрушила Айка Масс, подойдя ко мне вплотную и шепнув тихонько:

— Это редкий зверь, Виланка, постарайся его не спугнуть.

Спугнуть огромного хищника, который того и гляди в ярости бросится на тебя?..

Но вдруг хищник этот отвлёкся от нас и пристально уставился куда-то в сторону. По-моему, он ещё и тщательно принюхивался. Спустя мгновение его мощный извивающийся хвост замер, шерсть улеглась, да и весь угрожающий вид сменился испуганным. Затем он резко сорвался с места и ринулся в сторону, противоположную той, в которую смотрел, и тут же врезался головой в ствол ближайшего дерева, чуть не упал, оглушённый, а затем, отряхнувшись, поспешно скрылся в лесной чаще. А с той стороны, куда со страхом смотрел хищник, на тропу перед нами выскользнул… Пикусик!