Безлимитный поединок
Шрифт:
Во многих мифах и сказках герою предстоит пройти через тяжелейшие испытания, прежде чем он, наконец, встретится лицом к лицу с чудовищем невероятной мощи и силы. Но человек, преодолевший все препятствия, уже не тот наивный простак, который когда-то ринулся в пучину неизведанного, не подозревая о грозящих опасностях. Сражения закалили его волю, а победы вложили в сердце чудодейственную силу, позволяющую выстоять в последнем смертном бою. Так и в любимом мною «Властелине колец» Толкьена, где Саурон вначале посылает черных всадников, так и в сказке о Кащее Бессмертном… Но ведь тут явная логическая неувязка. Меня еще в детстве мучила мысль: что было бы, соблаговоли Кащей выйти к незваному гостю в начале пути, когда тот еще слаб и неопытен? Исход поединка предсказать нетрудно. Почему же он ждет и дает врагу время окрепнуть? Мне кажется, сейчас я знаю
Начиная борьбу, я понимал, что вступаю «во владения Кащея». Я еще не знал правил этой борьбы, но уже почувствовал мощь своего противника.
Лицом к лицу
Наступило лето 1984 года. Я ощущал близость той цели, ради которой столько трудился, — завоевание чемпионского титула. Но сначала нужно было вновь ехать в Лондон, туда, где я недавно победил Корчного и где в июне должен был состояться матч между сборной СССР и сборной остального мира. Первое подобное соревнование было организовано 14 лет назад в Белграде. Оно вызвало огромный интерес во всем мире и получило название «матч века». Тогда победили советские шахматисты — 20,5:19,5. Неудивительно, что нынешнее состязание тут же нарекли «матч-реваншем века». В нашу команду входили Карпов, Каспаров, Полугаевский, Смыслов, Ваганян, Белявский, Таль, Разуваев, Юсупов, Соколов, запасные — Романишин и Тукмаков. Нам противостояли Андерссон, Тимман, Корчной, Любоевич, Рибли, Сейраван, Нанн, Хюбнер, Майлс, Торре, запасные — Ларсен и Чандлер.
К сожалению, не было с нами Петросяна. Он собирался ехать вместе с командой, отказываясь верить в неизлечимость своей болезни. Но дни его уже были сочтены. И через два месяца Тиграна Вартановича не стало…
Матч проходил в малоподходящем для игры месте — отдаленном районе английской столицы, так называемом Докленде. Когда-то это был полуостров, но многочисленные каналы превратили его в настоящий остров, носящий не очень благозвучное название — Собачий. Однако у меня оно вызывает приятные воспоминания. Именно на Собачьем острове расположена студия «Лайм-хауз», где я провел тогда необычный сеанс одновременной игры с часами на десяти досках. Собственно, передо мной сидели… пятеро участников сеанса, а остальные находились в нью-йоркском отеле «Интерконтиненталь» и были «в пределах видимости» благодаря спутниковой телесвязи. Это было первое подобное состязание в истории. Я выиграл семь партий при трех ничьих и удостоился похвалы Гарри Голомбека, старейшины британских шахмат: «Он сумел найти самые блестящие ходы и самые глубокие идеи, не выказав ни малейших признаков напряжения или усталости». Когда начался наш матч с Карповым, он писал обо мне уже куда менее лестно и куда более противоречиво… Что касается «матч-реванша века», то отыграться сборной остального мира не удалось. Счет был даже убедительнее, чем в 1970 году — 21:19. «Конечно, у команды СССР есть все основания быть довольной достигнутым результатом, — сказал я корреспонденту английской газеты «Morning Star». — Хотя, с другой стороны, мы могли выступить еще более успешно, поскольку в ряде случаев наши шахматисты не полностью использовали полученное в своих партиях преимущество». Это замечание в полной мере относилось и ко мне самому: несмотря на перспективные позиции, получаемые против Тиммана, одолеть его мне удалось лишь однажды, а остальные три встречи завершились боевыми ничьими.
Начало нашего матча с Карповым было назначено на 10 сентября. Но еще за четыре дня до того, как был сделан первый ход, на меня началось психологическое наступление. Кампоманес заявил, что я должен поставить подпись под новым регламентом матча, иначе меня объявят проигравшим без игры. Я не хотел уступать такому давлению. Я был не согласен с тем, что правила, предназначенные для нового, двухлетнего цикла розыгрыша первенства мира, вводятся уже в этом, завершающем старый, трехлетний цикл матче. Мне было непонятно, что они задумали. Один из пунктов новых правил давал Кампоманесу, как президенту ФИДЕ, чрезвычайные полномочия в отношении матча. Смысл этого выяснился, причем в самой полной мере, через пять с половиной месяцев…
Выбора у меня, впрочем, не было; спортивные руководители дали это ясно понять Юрию Мамедову, возглавлявшему мою делегацию. Но значительная часть нервной энергии была потрачена как раз в тот момент, когда она требовалась больше всего, а этого они и добивались.
Я приступил к игре, не обретя необходимого душевного равновесия. Кроме того, я знал, что надо преодолеть громадные препятствия, и поэтому очень нервничал. Впоследствии мне говорили, что я начал матч весьма уверенно, но на самом деле это было не так.
В известном смысле я слишком легко победил своих предыдущих противников. Теперь же, когда от меня потребовалось напряжение всех сил, я не был к этому готов — словно боксер, всегда побеждавший нокаутом в первых раундах, а в очередном бою вынужденный провести на ринге все пятнадцать. Я также не был хорошо знаком со стилем Карпова, тогда как он имел не только время хорошенько изучить мой стиль, но и возможность подключить к анализу сильнейших советских гроссмейстеров.
Перед матчем я не сомневался, что как-нибудь выиграю и у чемпиона. Увы, я был слишком самонадеян, «как-нибудь» не получилось, борьба растянулась на долгие месяцы. Матч был безлимитным, но я никак не предполагал, что нам будет суждено испытать эту безлимитность столь буквально.
10 сентября Карпов передвинул свою королевскую пешку с е2 на е4, и начался самый продолжительный матч за всю историю шахмат. Местом его проведения стал Колонный зал Дома союзов, тот самый, где девять лет назад Макс Эйве провозгласил Карпова чемпионом мира.
Матч развивался по сценарию, предугадать который было не под силу даже, наверное, самой Кассандре. Позднее я узнал, что журнал «Огонек» объявил конкурс: читатели должны были предсказать результат и продолжительность матча и по возможности его сюжет. Понятно, что все призы остались в редакции. То, что произошло, предвидеть было невозможно.
Из первых девяти партий я проиграл четыре. Представьте: за минувшие два года проиграть три партии, а тут сразу четыре! Могу сказать, что играл я плохо. Хотя тут существует известное заблуждение: каждый проигравший уверяет, что он играл плохо, но победитель почему-то говорит обратное: соперник был силен, но я — сильнее. Знаю об этом, и все же продолжаю настаивать, что играл плохо. Карпов как шахматист был хитрее и изворотливее меня, не говоря уже об опытности вообще и в матчевой борьбе в особенности.
В целом матч делится на три стадии. «Первая отличалась некоторой моей нервозностью и довольно большим количеством ошибок, — сказал я в послематчевом интервью корреспонденту ТАСС. — Раньше в этой ситуации нашел свою игру чемпион мира: сказался его значительно больший матчевый и турнирный опыт. На этом этапе Карпов играл в присущей ему манере, точно рассчитывая варианты и используя с максимальной выгодой каждый мой промах. Затем последовала длительная серия ничьих. Здесь торжествовало искусство защиты. В этот период ритм поединка стал приобретать ровный, устойчивый характер. И наконец, последняя треть матча, по-моему, была отмечена наиболее содержательными партиями с точки зрения качества игры. Борьба обострилась».
Мы начали матч без разведки, во что бы то ни стало стремясь захватить игровую инициативу. Я совершил несколько грубых ошибок, особенно во 2-й партии, которую Кин назвал «одной из самых яростных и ожесточенных» из всех, виденных им. Возникла позиция, какие я обычно выигрываю, но, по словам Кина, «на Каспарова нашло затмение». В конце, после того как Карпов в цейтноте прошел мимо выигрывающего продолжения, я уже был рад, что подвернулся вечный шах.
В 3-й партии я применил в дебюте сомнительную новинку, а затем, пытаясь разрешить возникшие проблемы, некорректно пожертвовал пешку. Карпов использовал эти ошибки с хирургической точностью, впервые дав мне ощутить леденящий холод своего скальпеля. На 27-м ходу в 6-й партии у меня был прекрасный шанс достичь успеха, но момент был упущен, и, как сказал один комментатор, «остаток партии превратился в пытку для белых». А в 7-й партии чемпион нанес сильный удар по защите Тарраша, верой и правдой служившей мне в претендентских матчах. Самое обидное, что играл я эту партию неплохо, но в конце допустил совершенно непостижимый промах. Очередное затмение! Именно тогда Ваганян сказал: «Каспаров бьет, бьет, атакует, а в результате получает проигранные позиции, в лучшем случае — ничейные. Так может образоваться комплекс». А Кин предрек, что матч продлится не более 12 партий: «Блестящая карьера Каспарова не дала ему опыта неудач, поэтому вряд ли он сможет преодолеть психологический шок от непрерывных поражений».