Безлимитный поединок
Шрифт:
Не менее спорным был вопрос о матч-реванше. Если Карпова продолжать считать чемпионом мира, то в случае проигрыша он сможет требовать матч-реванша. Я был против реванша, считая, что 72 партий вполне достаточно для определения сильнейшего. Коль скоро Кампоманес и наши шахматные руководители выражали столь трогательную заботу о здоровье игроков, я полагал, что и они не осмелятся настаивать на новом изнурительном состязании. Но это была иллюзия.
Еще пару недель после 15 февраля было не ясно, является ли Карпов чемпионом или нет (правда, у самого Анатолия Евгеньевича сомнений на этот счет не было, и письмо Кампоманесу от 19 февраля он подписал так: «Анатолий Карпов, чемпион мира»). Советская пресса
Я начал испытывать странное чувство: Карпов говорил с такой уверенностью, что, даже зная правду, впору было усомниться. Мне стало ясно, что АнатолийчемпионмираКарпов имеет про запас немало сюрпризов. Он не расстанется так легко со своим титулом — конечно, не без помощи своих покровителей. Карпов уже пришел в себя, и это вернуло им былую решительность.
Первая крупная проблема возникла по поводу присуждения «Оскара» за 1984 год. Это был важный момент для нас обоих, поскольку результат должен был отразить мнение журналистов всего мира о нашем матче. Одни утверждали, что приз должен получить Карпов, так как к концу года, за который присуждался «Оскар», он вел со счетом 5:1. Другие с этим не соглашались: матч остался незавершенным — чего же тогда считать очки? Кроме того, морально Карпов проиграл. Что же касается решения Кампоманеса прекратить матч, то оно не было признано во многих странах, включая Великобританию и Югославию, ФРГ и США… И тут журналисты имели возможность выразить свой протест против поведения Кампоманеса.
Голосование проводилось уже после прекращения матча, поэтому у журналистов могло сложиться свое собственное мнение относительно того, как развивались бы события, не вмешайся в дело Кампоманес. Предположим, я выиграл бы со счетом 6:5. Стал бы кто-нибудь игнорировать этот факт и исходить только из того, что к концу года Карпов вел со счетом 5:1? Было ясно, что журналистам придется учитывать все обстоятельства вплоть до 15 февраля (даже если формально они и не должны этого делать).
Если сам матч прекращен «без выявления результата», то в остальном наши притязания на «Оскара» были примерно равны: Карпов выиграл два турнира, а я победил Смыслова в финальном матче претендентов (в 1983 году я завоевал приз после матча с Корчным). Учитывая столь необычные обстоятельства, я предложил или не присуждать в этом году «Оскара» вообще, или нам обоим выйти из обсуждаемого списка, ибо вопрос о сильнейшем шахматисте планеты еще только предстоит решить.
Тем временем Кампоманес все еще колесил по миру, стараясь оправдать свое решение. Если бы «Оскар» присудили мне, это явилось бы тяжелым ударом по его престижу, так как означало бы, что шахматный мир принял мою версию событий и видит во мне жертву его произвола.
Руководство Шахматной федерации Испании было откровенно прокамповским, а возглавлял ее один из приближенных президента Роман Торан. Поэтому и Кампоманес, и Карпов оказались приглашены в Испанию 21 апреля: как раз за три дня до подсчета голосов.
В том году в систему присуждения «Оскара» неожиданно были введены два новшества. Право голоса получили исполком и центральный комитет ФИДЕ. В последний момент право принять участие в голосовании было предоставлено также большой группе журналистов из малых шахматных стран. Когда конверты были вскрыты, выяснилось, что Карпов опередил меня всего лишь на 30 очков: 1390 против 1360 (первое место в каждом списке давало 15 очков, второе — 12, третье — 10 и т. д.). Нет сомнения в том, что, не будь изменений в правилах, результат был бы иным. Красноречив и тот факт, что новоиспеченные группы, получившие на этот раз право голоса, и не подумали воспользоваться им на следующий год. Отметим еще одну деталь: церемония награждения была показана по советскому телевидению, что придало победе Карпова официальную значимость.
У меня появилось тяжелое предчувствие, что новый матч может не состояться вообще. Некоторые спортивные деятели уже откровенно говорили мне: «Нам нужен чемпион мира. Но такой, который был бы предметом всенародной гордости!» «Вам нужен чемпион мира или чемпион мира Карпов?» — спрашивал я.
Я был полон решимости не допустить кризиса, который помешал бы мне сыграть матч. В то же время я должен был заявить миру обо всем происходящем, чтобы впредь мои враги знали, что я не беспомощен и что все их неправедные дела будут преданы гласности.
Готовясь к поединку с Карповым, я решил провести два матча за рубежом, причем соперники и место для игры были тщательно выбраны с прицелом на будущий матч. Мне предстояло играть с западногерманским гроссмейстером Робертом Хюбнером в Гамбурге и шведским гроссмейстером Ульфом Андерссоном в Белграде. Я считал, что ФРГ и Югославия — идеальные места с точки зрения общественного интереса, ибо роль немца Кинцеля и югослава Глигорича в деле закрытия матча в Москве стала после моей критики предметом бурной полемики в их странах.
Оба, и председатель апелляционного комитета Кинцель и главный арбитр Глигорич, помогли Кампоманесу в его попытке переписать историю, послав свои личные сообщения в ФИДЕ, которые затем были распространены по всему миру. В обоих сообщениях была повторена ложь о том, что матч прекращен «в соответствии с пожеланиями Каспарова». Весь мир знал, что матч закончился фарсом. Только горстка людей, близких к ФИДЕ, пыталась защищать решение президента.
Можно понять мои чувства, когда Кампоманес выдвинул обе эти кандидатуры в качестве официальных представителей на сентябрьский матч и именно в тот момент, когда они были заняты публичной перебранкой с одним из его участников. Глигорич так и не осознал, что являлся частью диктаторского механизма Кампоманеса. Он даже написал мне: «После таких выпадов с Вашей стороны я перестал воспринимать всерьез все, что бы Вы ни говорили». Как бы мог такой человек быть нейтральным арбитром и как мог Кампоманес избрать его на эту роль? Это была явная провокация.
В довершение ко всему не была соблюдена положенная процедура. По возможности в арбитры нужно выбирать того, кто пользуется авторитетом у обеих сторон. В данном случае было одно имя, присутствовавшее и в списке Карпова, и в моем: Лотар Шмид из ФРГ. Но Кампоманес грубо проигнорировал этот факт и вместо Шмида выбрал Кинцеля и Глигорича. Таким вот демонстративным образом он выразил им благодарность за поддержку своего решения от 15 февраля. Проблема с главным арбитром оставалась открытой в течение всего лета, поглощая у меня энергию, столь необходимую для подготовки к матчу.
В конце концов разрядил ситуацию сам Глигорич: он снял свою кандидатуру, как явствовало из заявления президента Югославской шахматной федерации, сделанного им 25 июля в Белграде. Тем не менее 6 августа генеральный секретарь ФИДЕ Лим Кок Анн официально объявил, что главным арбитром будет Глигорич. И лишь 19 августа, то есть почти месяц спустя после отказа Глигорича, Кампоманес, наконец, обратился к Шмиду. В этот момент — и Кампоманес это прекрасно знал! — Шмид не мог принять предложение, потому что уже был связан деловыми обязательствами. Официальное приглашение последовало слишком поздно. Кампоманес попросту вывел его из игры.