БЕЗМЕРНО СЧАСТЛИВАЯ. Св. блаж. Матрона Московская. Жизнеописание
Шрифт:
Мать одной нашей знакомой, Жаворонковой Екатерины, внезапно заболела падучей. Начались у неё припадки, пена изо рта шла, вся она перегибалась через спинку кровати, падала, извиваясь… Её привезли к Матроне. Она ползла от двери к Матушке, а та напряженно сидела, наклонившись вперёд, вытянув ручки, и приговаривала: «Ой, какого страшного в тебя засадили!» Отчитала несчастную, а потом и говорит: «Одна я с таким врагом не справлюсь. Если ты будешь мне помогать, тогда будешь жить: надо тебе каждое воскресение причащаться». Один раз больная пропустила причастие, так был у неё страшный припадок. В квартире, где жила Катя Жаворонкова с матерью, жили по соседству муж и жена. Эти люди в церковные праздники постились, словно от горя, надевали рваную одежду и бегали по коридору квартиры, страшно крича и стуча каблуками, словно копытами. Матушка про это хорошо знала: до войны она долго
Был и такой случай: в 1946 году, в мае, одна из близких матушки по имени Таня, привела женщину, только что приехавшую с фронта. Она была какой-то крупной начальницей и, конечно, безбожницей. Муж её погиб на фронте, а единственный сын сошёл с ума… Говорит: «Помогите мне! Я даже в Базель сына возила, но европейские врачи не могут помочь. Я пришла к вам от отчаяния! Мне идти больше некуда». Матушка выпрямилась и говорит: «Господь вылечит твоего сына, а ты в Бога поверишь?» Она: «Я не понимаю, как это — верить!» Тогда матушка попросила воды, сказала: «Смотри!» — и начала при ней громко читать над водою молитвы. Потом женщине дали пузырек этой намоленной воды, и Матронушка сказала ей: «Поезжай сейчас же в Кащенко, договорись с санитарами, чтобы они крепко держали твоего сына. Когда начнут выводить его, он будет биться, а ты постарайся плеснуть этой воды ему в глаза и обязательно попади в рот». Прошло много времени, и мы с братом были свидетелями вторичного прихода этой женщины. Она на коленях благодарила матушку, говоря: «Сын здоров!» Было так: она приехала в Кащенко и всё сделала, как матушка велела. Там был зал, разделённый барьером; с одной стороны барьера вывели сына, а она шла с другого хода, пузырек с водой был у неё в кармане. Сын бился и кричал: «Мама, выбрось то, что у тебя в кармане, не мучай меня!» И её поразило это: откуда он узнал про пузырёк? Как? Она быстро плеснула ему в глаза и попала в рот. И вдруг он остановился, глаза его стали прежними, и он сказал: «Как хорошо». Сына вскоре выписали.
Часто после отчитывания и приёма святой воды несчастных мучила рвота, — на это Матушка говорила: «Это хорошо, — с такой рвотой нечистые выходят». Часто люди жаловались на разные болезни и недомогания, и порою матушка им говорила: «Это кырька вступила. После приёма святой воды все недомогания и болезни исчезают». И матушка поясняла: «Бывают мнимые болезни, — их нарочно насылают… Боже вас упаси поднимать на улице оброненные кем-то вещи или деньги».
По ночам Матушка молилась, дремала на кулачке, полулежа. Я как-то ночью заглянула украдкой к ней, а она наклонилась и с кем-то невидимым разговаривала. Потом повернулась в мою сторону и говорит: «Ай-ай-ай! Зачем ты так?»
Я как-то пожаловалась: «Матушка, нервы!..» — а она: «Какие нервы? Вот ведь на войне и в тюрьме нет нервов». И ещё говорила: «Надо владеть собой, терпеть. Людям лечиться надо обязательно, тело — домик, Богом данный, его надо ремонтировать. Бог создал мир, создал и травы лечебные, и пренебрегать этим нельзя».
После войны я была страшно бедна, одеть нечего, пальто изношено; а матушка твердит: «Всё-то у тебя будет!» По пальчикам считала, сколько у меня будет пальто! И действительно после лагеря я никогда не нуждалась в чём-либо. Я часто говорила: «Матушка, я плохая, грешная, исправиться сама не могу (была вспыльчива, горда, самоуверенна и т.д.), что делать? А матушка мне: «Ничего, ничего, выполем травку, сорняки, потом попоим молочком, и будешь ты у нас хорошая!»
Вот один из самых известных рассказов Зинаиды Владимировны:
— Я как-то говорю: «Матушка, как плохо, что Вы не видите, какая земля и какой мир». А она: «Мне Бог однажды открыл глаза и показал мир и творение Своё. И солнышко я видела, и звёзды на небе, и всё, что на земле, красоту земную: горы, реки, травку зелёную, цветы, птичек». Матушка была совершенно неграмотная, а всё знала. В 1946 году я должна была защищать дипломный проект: «Здание Министерство Военно-Морского флота» (я тогда училась в архитектурном институте в Москве). Мой руководитель, непонятно за что, всё время меня преследовал. За пять месяцев он ни разу не проконсультировал меня, решив «завалить» мой диплом. За две недели до защиты он объявил мне: «Завтра придёт комиссия и утвердит несостоятельность вашей работы!» Я пришла домой вся в слезах: отец в тюрьме, помочь некому, мама на моем иждивении, одна надежда была — защититься и работать.
Матушка выслушала меня и говорит: «Ничего, ничего, защитишься! Вот вечером будем пить чай, поговорим!» Я еле-еле дождалась вечера, и вот матушка говорит: «Поедем мы с тобой в Италию, во
Флоренцию, в Рим, посмотрим творения великих мастеров…» И начала перечислять улицы, здания! Остановилась: «Вот палаццо Питти, вот другой дворец с арками, сделай так же, как и там — три нижних этажа здания крупной кладкой и две арки въезда». Я была потрясена её ведением. Утром прибежала в институт, наложила кальку на проект и коричневой тушью сделала все исправления. В десять часов прибыла комиссия. Посмотрели мою работу и говорят: «А что, — ведь проект получился! Отлично выглядит — защищайтесь!»
«Матушка Матрона всю жизнь боролась за каждую приходящую к ней душу, — вспоминала потом Зинаида Жданова, — и одерживала победу. Она никогда не сетовала, не жаловалась на трудности своего подвига. Не могу себе простить, что ни разу не пожалела матушку, хотя и видела, как ей было трудно, как она болела за каждого из нас. Свет тех дней согревает до сих пор. В доме перед образами теплились лампады, любовь матушки и её тишина окутывали душу. В доме были святость, покой, благодатное тепло. Шла война, а мы жили как на небе».
Вот одна из последних историй, случившихся в ждановский период жизни блаженной, — уже после войны. Её рассказал житель Себина Василий Михайлович Гуськов:
— Я тогда работал в Москве на заводе, отец мой жил у меня, а мать забрали. Матрона тогда жила у инженера Жданова, на Староконюшенном переулке. Он был инженером по кессонным работам. Матрона жила одна у Евдокии (девичья фамилия Носкова) в сорокаметровой комнате. Там был иконостас, старинные лампады, занавески тяжелые. Дом был деревянный, львы на воротах. Часть дома у инженера конфисковали и поселили людей. Я пришел к Матроне, рассказал ей, что арестовали мать. «Отпустят, — говорила Матрона. — В чём она виновата? Она не в чём не виновата. И отпустят».
По молитвам Матроны мать Василия Михайловича в скором времени была отпущена на свободу.
После войны односельчане по-прежнему навещали свою великую землячку: это видно и из рассказа Василия Михайловича, и из воспомниания Анны Филипповны Выборновой:
— Много раз я к ней ездила. Однажды поехала я к ней с двоюродной сестрой. Я с Матрюшей побеседовала, она надо мной молитвы читала… А двоюродная сестра молчит, язык — у неё словно прирос во рту. Матрюша ей говорит: «Что язык-то убрала? Дома, небось, ругаться матерно можешь, а тут примолкла!» Сестра помолчала и отвечает: «У меня язык куда-то ушёл, я не могу говорить». Она решилась спросить только про мужа, но Матрона ей ответила: «Думай сама». Сестра затрусила и ничего больше не могла спросить: ни про мужа, ни про брата, — а они оба не пришли после войны. Тогда Матрона сказала ей: «Брат живой и мужа твоего всё время поминаю, муж тоже живой». И правильно, так всё и оказалось. Брат потом ещё много раз ко мне приезжал.
Ещё одна односельчанка (Анна Филипповна Выборнова) говорит:
— Одна женщина из Себино, по имени Валентина, работала в Москве у судьи секретарем. А начальник советовал ей идти поработать на базу, и подбивал её воровать: «Может, когда чего возьмёшь». Решила она пойти к Матроне и узнать, перейти ли ей на другую работу, а Матрона говорит: «За большой получкой не гонись, как работаешь, так и работай. Найдётся тебе и побольше зарплата». Тогда начальник предложил другому своему секретарю перейти на базу. Та согласилась, а Валентина встала на её место с зарплатой побольше. Пришла Валентина к Матроне: «Теперь получаю больше». — «Вот видишь, а та работа была не твоя». А вторая девушка отработала в кладовой только три месяца: один раз какие-то две баночки с чем-то унесла — и за эти баночки получила три года. Валентина Матрону благодарит: «Бабушка, большое тебе спасибо. А той ведь три года дали». — «А я знала, что это не твоя работа, это её место было». Однажды (это после войны было) приехала я к ней в Москву. Наш храм в Себино был закрыт, и мы хлопотали об открытии у митрополита Крутицкого и Коломенского — я была у владыки на приёме. Потом пошла к Матроне, а она говорит: «Ты больше не езди, вашу церковь откроют, будет служить монах». И правильно: приехал монах, отец Евлогий, но послужил он недолго, только семь месяцев… Однажды приехала я в Москву к Матрюше, она мне говорит: «Езжай домой, вези колокол в церковь и икону «Покров Пресвятой Богородицы». — Я испугалась, что тяжело нести. А она говорит: «Как пёрышко понесешь, не учуешь». И довезла я. Колокол был серебряный, а как звенел!